Виктор Татаринов - Без права на ошибку

Горбунов не успел положить трубку, как зазвонил второй телефон.

— Алло! Слушаю, товарищ секретарь. Да. Бухгалтер при задержании застрелился… Налетчиков на эшелон взяли… Потерь нет, раненые имеются… Нет, Гулавский пока не задержан… Постараемся, товарищ секретарь.

Когда разговор с обкомом партии закончился, Горбунов подумал: «Ну и задачку задал ты, товарищ секретарь! С одной стороны — „любой ценой“, а с другой — „пусть не лезут под пули“… Одно с другим не сходится. Здесь одна цена — цена риска, без которого не обойтись. Кто бы, впрочем, говорил, но не ты, товарищ секретарь. Сам-то почему не кланялся, а лез под эти самые пули?..»

Горбунов спустился в дежурку.

— Вот так-то… — Он прошел к столу, оперся о него локтями и устало, не глядя на Белокрылова, проронил: — Одна запятая, и все летит вверх тормашками. Что будем делать? На станции Агрыз Гулавского не оказалось…

Это непредвиденное обстоятельство Белокрылов воспринял как личную неудачу. Выходит, он зря рисковал и с таким трудом подбирался к «хозяину»? Или в чем-то допустил неточность? Может, в разговоре с Гулавским или в поведении при встрече? Вызвал подозрение у опытного и умного врага…

Как бы там ни было, но особое задание, выходит, он не выполнил — так решил Белокрылов. У него теперь есть лишь единственная возможность сделать это…

— Александр Иванович, разрешите мне попытаться еще раз встретиться с Гулавским?

— Когда? Где? — насторожился Горбунов.

— В лесу. На явочной квартире. Прямо сегодня вечером. По установленному графику он должен быть там только завтра. Но после сегодняшней неудачи с ограблением хлебного эшелона, о котором, он уже, несомненно, знает, Гулавский перебрался со станции Агрыз в более надежное место, скорее всего — в свое лесное логово. Ему, как волку, необходимо сейчас отлежаться, переждать тревожную обстановку.

Горбунов ответил после некоторого раздумья.

— Какой-то резон в твоем предположении есть… Но ты был на этой явочной квартире всего один раз, и привели тебя туда с завязанными глазами. В таком положении запомнить лесную тропу, по которой тебя вели, трудно. Так?

— В общем, да. Но я запомнил. Специально в уме проверял себя уже не один раз. Я старался запомнить направление и расстояние по числу шагов. Найду тропу и явочную квартиру. Только разрешите.

— И все-таки одному не разрешаю. К тому же, приход без вызова сам по себе риск, тебя могут запросто пристрелить еще до того, как ты войдешь в дом. Надо основательно продумать все детали, все возможные осложнения. Лесная охрана наверняка подкуплена или запугана Гулавским. Скрытое оцепление произвести невозможно — это значило бы спугнуть его раньше срока. А может быть, и пугать уже некого — сидит тот «хозяин» себе в вагоне поезда сейчас и под стук колес посмеивается над нами.

— Нет, я так не думаю, Александр Иванович. Ему нужно золото. Он верит, что золото мною, то есть Иеронимом, для него уже собрано и в большом количестве.

— Золото, говоришь? — Горбунов пригладил короткие русые волосы. — И как ты это собираешься сделать?

— Приведу Гулавского в булочную «Алабужева и К». Там его и возьмем.

— Ну, что же… Нам ничего не остается пока. Попытка, говорят, не пытка… Разбуди Шмакова, пусть сменит тебя на дежурстве, а сам — ко мне в кабинет. Я снова вызову Сафина и Смагина. Может быть, кто-то из них знает дорогу в это волчье логово.

Белокрылов стоял перед Гулавским со скрученными веревкой руками, с плотной повязкой на глазах. Маузер забрали еще в лесу, когда его задержали при подходе к дому.

— Развяжите ему глаза! — раздраженно приказал Хозяин. — И оставьте нас вдвоем. И еще вот что: возможно, он шел не один — пусть кто-нибудь пройдет по его следу до самой дороги и посмотрит внимательно вокруг.

Белокрылов с изумлением смотрел на незнакомого длинноволосого человека с окладистой бородой, говорившего голосом Хозяина.

— Садитесь. Слушаю, — Гулавский снял парик, бороду, усы и небрежно бросил их в угол комнаты на этажерку. Надел очки с затемненными стеклами.

— Что стряслось? Почему явились без вызова? — недовольно спросил он.

— Может, все-таки меня развяжут, чего меня бояться, если я уже сдал вам маузер?

— А вы еще и связаны?.. Болваны! На молоке обожглись, теперь на воду дуют.

Хозяин развязал руки Белокрылову.

— Прошу извинить, поручик, но всех, кто сюда приходит без вызова, без сопровождения и без соответствующего пароля, доставляют ко мне вот таким неблагородным манером. Так какие причины заставили вас нарушить установленные мною правила? И, пожалуйста, покороче, у меня времени в обрез.

Белокрылов ответил вопросом на вопрос, неторопливо растирая кисти рук:

— У вас все такие надежные помощники, как Удалой?

— Не понял.

— Так вот: я тоже ничего не понял, когда вчера вернулся из Чутырского прихода. Но что я теперь остался без прямого начальника и руководства — это мне ясно, как божий день. Впрочем, может быть, он выполнял ваше распоряжение?

— Какое распоряжение? Говорите, поручик, яснее.

— Вы разрешили ему изъять часть — и немалую! — церковных ценностей?

— Нет, не разрешал. — Гулавский всем телом подался к Белокрылову. — Говорите подробнее.

— Но вы же предупредили, что у вас мало времени?

— Говорите!

— Постараюсь быть предельно кратким. Когда я приехал из села Чутырь, то сразу направился в типографию. Около бухгалтерии толпились люди, а два милиционера осматривали взломанный сейф в кабинете Удалого.

Из разговоров я понял, что Удалой взял деньги из сейфа, несколько печатных наборов и вместе с двумя работниками типографии скрылся в неизвестном направлении. Я не стал там задерживаться, а поспешил в дом епископа Егория…

Белокрылов замолчал и смущенно потеребил ухоженную бородку.

— Ну, что же вы остановились? Говорите, я слушаю.

— Я полагаю, что мною была допущена одна оплошность, которую никогда себе не прощу. По настоянию Удалого я представил его епископу Егорию, как человека с большими полномочиями в партии максималистов. Отец Егорий ослеплен ненавистью к большевикам, ярый монархист, а кроме того, — родной брат колчаковского полковника, расстрелянного по приговору советского суда. Ради священной мести он ничего не пожалеет, ни за чем не постоит. Во время моего пребывания в Чутыре Удалой с двумя неизвестными мужчинами зашел в Михайловский собор к владыке Егорию и от моего имени вручил записку с просьбой выдать наличные ценности. Дело в том, что я имел раньше неосторожность сообщить Удалому о том, где хранятся ценности, приготовленные епископом на святое дело. Егорий усомнился в подлинности записки, но Удалой почти силой вынудил отдать им все серебро и золото, хранящееся поблизости.