Сергей Пономаренко - Ночи темной луны

Многозначный вопрос, не имеющий однозначного ответа. Но раз я здесь, то свой выбор уже сделала, хотя еще можно просто встать с этого удобного кресла, извиниться и уйти из этого кабинета, но не от себя. Вернуться к жестоким бессонным ночам и к дневной безнадежной борьбе со сном, с вечной режущей болью песка в слезящихся глазах. Вновь с ужасом слышать свои путаные ответы, корявые фразы, выглядеть идиоткой в глазах сослуживцев. Обнаруживать все новые и новые морщинки, тогда как их собратья, коварно ждущие своего часа, прячась в уголках рта и глаз, готовят свой триумф. Глядя в зеркало, ненавидеть себя за потухший взгляд и темные полукружья под глазами. И за одиночество — свободу от друзей, подруг, любимого человека и детей! Софочка предлагала завести кота, собаку, ежика. Зачем мне они, бессловесные в любви и не имеющие права выбора?!

Животные должны служить детям, радовать их и учить добру. Дети рождаются в любви, им необходима полноценная семья. У меня в мои тридцать четыре года всего этого нет, через год будет тридцать пять, а там и тридцать шесть… Не хочу над этим задумываться. Боже мой, а эти возникающие ниоткуда голоса в ночи, звучащие все более явственно и повелительно! Вначале со мной разговаривали моим голосом, но теперь они обрели свои. Детский мальчишеский и взрослый мужской, словно вечно пьяный. Голоса из далекого детства. Чуждые, но уже слившиеся со мной, все больше подминая мое Я.

— Милая моя, надеюсь, вам сейчас удобно и вы расслабились? — возникает в пространстве голос и возвращает время.

— Да, спасибо. Очень удобно.

— Тогда порадуйте меня словами, милочка. Молчанием в прошлый раз вы меня уже сразили. Давайте вместе взлетим на ковре-самолете и отправимся в ваше далекое безмятежное детство. Попробуйте вспомнить себя в самом что ни на есть раннем возрасте. Вот вы делаете первые шаги, вспомнили?

— Нет. — Невольно испытываю раздражение и, к сожалению, не умею скрыть его, оно улавливается в моем голосе. Может, он издевается надо мной?

— Да, милая, да. Ничего не исчезает бесследно из памяти, а только скрывается под кучей последующих событий. Ваша память — это чулан, в котором скрыто множество давно забытых вещей. Не все они вам необходимы, не все полезны, некоторые даже вредны, но есть и любопытные вещички. Поэтому, смею вас уверить, вы вспомните, потом вспомните. В каком возрасте себя видите?

— Может, четыре или пять лет, — говорю наобум, лишь бы успокоить милого старичка.

— Хорошо, милая! Расскажи о себе, как выглядишь, что делаешь в тот момент? — Голос иронически-добродушен и может принадлежать только новогоднему Деду Морозу.

— Стою в ситцевом платьице в горошек, в руках держу куклу, — фантазирую я, и вдруг яркие воспоминания захлестывают меня: я стою в ситцевом платье в горошек и держу куклу…

— Молодец, милая. Не останавливайся, расскажи все по порядку. Кто рядом с тобой находится, что делаешь? Погрузись в свои воспоминания и отдайся их течению. Главное, не забывай наш с тобой основной уговор-закон — быть предельно откровенной. Все твои воспоминания, ассоциации должны покинуть укромные уголки памяти и обрести плоть слова, — теплый голос пушисто мягок, плавно колышет, и глаза сами собой закрываются.

Я четко вижу себя в простеньком платьице, с ободранными коленками, держащую в руках наполовину оскальпированную куклу Машу. По моему личику текут слезы: не знаю, что делать. За закрытой дверью ванной истерически-плачущий голос матери. Ее закрыл отец — большая, темная и хмурая фигура, не имеющая лица. В нем всегда чувствуется враждебность, от него исходит угроза, его голос резок и напоминает рычание, нет, лай обозленной собаки. Его с нами нет, он закрыл маму и ушел. Пытаюсь дотянуться до шпингалета, чтобы открыть дверь, но мои ручки только скользят по ней: я слишком мала ростом. Бессилие перед страшным злом, удерживающим маму в темноте ванной, вызывает поток слез. Я в них тону и уже не различаю слов, доносящихся из-за двери.

Следующая картина воспоминания — я гораздо старше. Вместе с братиком стоим на коленях и молимся, чтобы у нас не было отца, чтобы его забрало к себе небо!

Разве об этом я могу рассказать незнакомому человеку, даже если он врач?

— Милочка, вы можете кого угодно перемолчать. Расслабьтесь, и мы еще раз попробуем.

Все его последующие усилия были напрасны, вновь у него со мной ничего не вышло. Я продолжала молчать, как партизанка на допросе, и он, чтобы активизировать мою память, предложил подвергнуть меня гипнотической гипермезии — это так называемое «сверхзапоминание».

Он хочет попытаться меня разговорить под гипнозом. Смешно морщит лицо, показывая, что прибегает к этому лишь в крайних случаях. Рассказывает, что это не совсем правильно, так как такая методика может снимать торможение в мозгу, а может его вызывать. Я не вникаю в его пояснения. Мне страшно неудобно перед ним, и я соглашаюсь. Ненавижу ставить людей в неловкое положение, ибо сама от этого часто страдаю.

Яркое щедрое солнце обжигает лучами даже сквозь одежду. Тень от деревьев не спасает от зноя, а лишь создает иллюзию прохлады. Раскаленный асфальт, насытив свинцовой тяжестью воздух, высосал из меня всю энергию сегодняшнего дня. Иду по улице в полусонном, почти полуобморочном состоянии. Скорее домой, в прохладу кирпичного здания, под освежающие струи душа! Два года, как мама получила инвалидность по болезни, и полгода, как перестала выходить на улицу. Да и по квартире она передвигается только с моей помощью. Год назад Марик, мой друг детства и сосед по площадке, предложил мне уехать с ним в Германию. Он не предлагал выйти замуж — это как бы само собой разумелось при выезде за границу.

— Ты поедешь со мной? — спросил Марик, прервав мою рассеянную сосредоточенность, глядя, по своему обыкновению, в сторону через толстые линзы очков.

Мы возвращаемся вечером из зала органной музыки, расположенного в костеле. Выступление Ольги Басистюк, знаменитой украинской певицы, — это настоящее чудо!

— У меня практически оформлены документы, но если ты согласна, я задержусь здесь на пару месяцев, при условии, что мы уедем вместе.

С момента отъезда в Германию его родителей и младшей сестры прошел уже год. Они готовили там для него плацдарм, а он оставался здесь один и неспешно продавал вещи и квартиру. Марик очень хороший человек, прекрасный товарищ, но горячих чувств я к нему не испытывала. С другой стороны, мне уже тридцать два года, и в ближайшем будущем не предвидится серьезных предложений о замужестве. Последняя возможность сесть в уходящий поезд.

На душе радостно от прекрасного голоса Басистюк, хорошего теплого вечера, предложения Марика, но я не знаю, как на него отреагировать. Я по привычке начала вести внутренний диалог с Мариком, и наше молчание затянулось.