Наталия Коротаева - Взгляд из-подо льда

***

Для них двоих наступила сладкая пора, прекрасное время. В воздухе пахло сахарной ватой, и птицы пели иными мелодиями, более чистыми и светлыми. Они уже и не знали, что находятся в лечебнице, они сами уже определяли место, а не место заключало их в себе. Все, что было прежде с каждым из них, не имело никакого значения.

Адриана изменилась внешне. Она похорошела, черные полукружья под глазами перестали уродовать ее. Она стала смыслом, молодой человек влюбился в нее. Его демоны внутри, с которыми он поступил в больницу, будто заснули или покинули его навсегда, он стал прежним. Преданным, как когда-то своей маме.

А Адриана стала мыслить рационально и вести себя в больнице так, чтобы ей как можно меньше причиняли боль, наказывая за непокорность. Старалась стать привилегированным пациентом, чтобы было проще, но она была слишком избалованной.

В их мире существовало одно главное правило: скрывать свои отношения как можно тщательней и не допускать ни одного промаха. Чаще всего они общались по ночам, когда молодой человек пробирался в ее отделение. Спустя время Адриану стали допускать в компьютерный класс. Там под клавиатурой они оставляли друг другу письма.

Адриана начала ходить в церковь при больнице. Ей это нравилось, она ощущала, будто на ней развязывался тугой узел, стискивающий кровоточащее сердце, она постепенно забывала то, что с ней произошло, но по-прежнему оставалась взбалмошной. К тому же ее настроение менялось с невообразимой скоростью.

Как-то раз она стояла в холле больницы на втором этаже у окна, скрестив руки на талии, и смотрела вдаль сквозь полотно из падающих капель дождя. Молодой человек заметил ее издалека и, осмотревшись, подошел мягко к ней.

– Адриана, что ты тут стоишь? – посмотрев на ее лицо, он ужаснулся, ему показалось, будто ее щеки исчерчены дорожками слез, но это оказалась лишь тень, отбрасываемая от струек воды, стекающих по стеклу. Он дотронулся до нее, желая, чтобы она повернулась к нему, но она, упорствуя, стояла твердо на месте перед окном. Качнувшись, она отстранилась от его прикосновения.

– Ничего, – не придавая никаких эмоций своему ответу, произнесла она. Но в ответе было столько холода, что парень почувствовал дрожь по всему телу.

– Адриана, что случилось? – продолжал он мягким голосом, пытаясь пробиться сквозь воздвигнутую перед ним стену.

– Я тебе сказала – ничего! Ты что, не слышишь? Ты глухой, неразумный, непонятливый? Слово «ничего» тебе говорит о чем-то? – разъяренно закричала она, развернувшись к молодому человеку и размахивая руками перед его лицом. Доведенная до истерики, она замахнулась, чтобы ударить его.

Ощутив бессилие перед ее приступом ярости, молодой человек понуро побрел прочь, задаваясь лишь вопросом о том, что это было.

– Отстань от меня! – кричала ему вслед Адриана.

В другие дни они так же могли встретиться, и Адриана прилежно, сама того желая, вела с ним диалог.

– Как дела, милая? – в надежде на хорошее настроение интересовался парень.

– У меня все хорошо, – с радостью в голосе отвечала она. – А как ты? Хочу прогуляться, ты пойдешь гулять? – как озорной котенок, желая говорить, игриво интересовалась она, и все ее поведение показывало, как она рада его видеть.

В другой день молодой человек снова обращался к ней:

– Милая, что ты хочешь?

– Сам скажи, что я хочу! – не отрываясь от журнала и перекидывая ногу на ногу, спокойно, почти ласково, но уверенно произносила она.

– Откуда мне знать? Я спрашиваю это у тебя, – легко, улыбаясь и всем видом показывая, что ради нее он готов на все, отзывался он.

Она вставала перед ним, отложив журнал и упираясь взглядом в него, говорила ему уголками губ: «Ничего не хочу!».

И у него все тут же рушилось, земля уходила из-под ног. Адриана могла еще после сутками не говорить с ним, наслаждаясь собственным одиночеством. Могла проходить мимо, обдавая его жутким, леденящим кровь холодом, а у него сердце останавливалось, и он почти никогда не знал, что ему делать и как быть. Любые его попытки примириться заканчивались жуткими криками, ему это было совершенно не на руку. Их отношения он старался сохранить в тайне.

Все менялось только тогда, когда ей этого хотелось. Она могла стоять, улыбаясь, перед его палатой, когда тот выходил на завтрак, безумно красивая, опрятно одетая, с уложенными волосами и бархатистой светящейся кожей. Он сиял в ответ на ее лоск, подходил, брал за руку и просто говорил: «Пойдем, ты же голодная». И все, с этого момента все начиналось сначала. Они вместе мечтали, вместе смеялись в своих записках. А иногда, находясь порознь, ловили взгляды друг друга и, подолгу не отводя их, просто были счастливы.

Адриана была себе на уме, что очень злило его. Но он любил эту девчонку. Рядом с ней чувствовал себя не одиноким, ощущал, что он живет. Радовался, когда радовалась она, и грустил, когда у Адрианы не было никакого настроения. И как бы он ни боролся с ней, а все равно зависел от нее, от ее запаха, движений. С ее появлением в помещении, где он находился, все пространство заполнялось ею одной. Она была его наваждением, его любовью.

В свою очередь, девчонка позволяла себе слишком многое, а проявлений любви ждать от нее не приходилось. Адриана любила говорить: «Нет!» Это «нет» Адриана произносила с вызовом, гордо вздергивая подбородок. Часто она продолжала говорить с окружающими властно и звонко. Да, высокомерию не было предела, но ему она была нужна и такой. Ему нравилось ее безупречное лицо, ее глаза, он желал ее. Рядом с ней он впервые ощутил, что значит желать женщину.

А она уже была женщиной. Понимала, что будоражит его. Потому и позволяла себе вольности. Да, она несносная, но ничего не поделаешь! Она такая! Свои чувства, которые у нее были к нему, выразить толком она не могла. Язык не поворачивался говорить о любви, внутри что-то мешало. Но зато она соблазняла его, ей это нравилось. Адриана могла и лямку платья приспустить, и размазать помаду в уголке губ, а томный взгляд был ее любимым коронным приемом. От всего этого молодой человек сходил с ума, безумная страсть кипела в нем к этой дикарке. Саму же Адриану часто злила собственная деспотичность, осознание, что она ведет себя неправильно. Презирая свой эгоизм, она часто вспоминала прошлое, Эриха, все тяготы и боль, сделавшие ее такой, и процеживала себе под нос: «Будь проклят, Эрих Вебер!» И она падала в объятия того, кто страстно желал ее. Так началась их история. С его любви и с ее ненависти к человеку из прошлого.

Они держались друг за друга, знали, что они не одиноки, и у каждого есть тот – другой, как им казалось обоим, весьма заслуженно. За все то, что им обоим когда-то пришлось пережить. И об этом они никогда друг с другом не говорили. Но и он понимал и помнил первый раз, когда увидел ее, и помнил ту боль, которой тогда несло от нее. И Адриана видела его глубже других. Видела, как таится в нем что-то иное, что-то или кто-то, кого она еще не знала, но ей не было от этого страшно. Она влюблялась в него такого и не собиралась от него отказываться.