Наталия Коротаева - Взгляд из-подо льда

– Пока, мамочка!

– До вечера, милая, – мама провожала ее, нежно улыбаясь и закрывая за ней дверь.

Адриана проходила два соседних дома, заворачивала за третий и, прячась там за мусорными баками, переодевалась, подводила глаза черным, распускала волосы и проходила еще квартал, где ее ждал Эрих. «Веселье начинается!» – процеживал он сквозь улыбку, целуя ее в губы. Они ехали на огромной скорости из района, где жила семья Адрианы, с красивыми домами и дорогущими машинами, стоящими возле них, в совершенную противоположность. Она была самая счастливая на свете! Она умела особенно чутко ощущать и пропускать себя через это необыкновенное блаженство. Такой же счастливой она ощущала себя все пять месяцев с Эрихом: во время их первого поцелуя, секса, косяка. Она растворялась. Она любила.

Как ни странно, но Адриане удавалось скрывать все от родителей. Эти переодевания, выдумки на вопрос «Как в школе?» и подозрительно нежная Адриана по вечерам за ужином с родителями не наводили их ни на одну плохую мысль.

Родители узнали о том, что в жизни дочери произошли глобальные перемены только после того, как им домой позвонили из школы. Ужас, который пришлось тогда пережить маме Адрианы, считавшей свою семью эталоном, а затем и папе, готовившему в то время кампанию к выборам обер-бургомистра, можно было бы сравнить с крушением авиалайнера, на котором, как казалось старшим Мерчам, семья направлялась в светлое, прекрасное будущее.

Вернувшись домой после разговора с классным руководителем, уставшая мама Адрианы поднялась по лестнице дома и медленно подошла к закрытой двери, ведущей в комнату дочери. Ее мучила сильная головная боль, в области висков пекло, и она, положив ладонь на ручку двери, сделала глубокий вдох, прежде чем отворить ее. Она ощущала страх внутри себя, страх за то, что все услышанное о ее любимом ребенке подтвердится, что она увидит или найдет то, что уже не сможет развидеть, и ее мир в эту секунду рухнет. Выдох был таким глубоким, что высвободил у женщины место для новых сил, пришедших к ней с новым вздохом, и она фурией ворвалась в комнату. Здесь царил идеальный порядок, вещи все сложены, кровать заправлена, ни одного предмета не на своем месте. Притворный порядок, которому она уже не верила, ища и предполагая, что гниль, отравляющая их жизни, спрятана где-то совсем рядом. Женщина в порыве начала открывать шкафы, вырывать ящики из ниш, вытряхивать сумки дочери, вываливая вещи на пол, крушить и разбивать все, что попадалось на пути.

Неконтролируемая злоба управляла ей, словно кукловод марионеткой! Мысли в голове сменялись с предательских, наполненных дикой яростью к дочери, на горестные, с нотами сожаления о разрушенной картинке их семьи. Стыд, страх – весь этот сумбур будто руководил ее телом, и она испытывала не только душевную, но и физическую боль, ломоту, словно не она крушила все вокруг, а ее тело разбивалось, ударяясь о находящиеся вокруг предметы. Когда ломать и разбивать вокруг было уже нечего, обессиленная мать, как будто очнувшись от кошмара, осмотрелась. Вокруг – сплошной хаос, такой же она сейчас видела и свою жизнь, которую с трепетом всегда хранила. Она опустилась на колени и злость вылилась в бессилие, а непонимание в плач. Позже, когда слез уже не осталось, в раскиданных вещах она нашла пакетик с остатками какого-то вещества, напоминающего траву, вызывающее нижнее белье, которое раньше она не видела у дочери, рваные колготки в сетку, неполную пачку сигарет и самое ценное – личный дневник дочери. В другой ситуации она не прикоснулась бы к чужим записям, но сейчас она, задыхаясь, приступила к чтению. На полях каждой страницы было написано: «Erich». Блокнот в 120 страниц был исписан почти полностью старательным почерком дочери. Она описывала их знакомство, его глаза, губы, руки, то, как впервые пошли гулять… Она описывала все: секс, наркотики, даже запах машинного масла в его мастерской, где они часто занимались сексом, был описан крайне аппетитно. Она любила этот запах, от него всегда пахло именно им – машинным маслом и мазутом. Там было описание вещей, которые даже взрослой женщине были непонятны. Дочь описывала любовь со стороны Эриха к ней, но также и жестокость, и насилие, и боль, а затем снова любовь.

– Какой ужас! Подонок! Мразь! – вырывалось то и дело у женщины.

Дочитывать до конца сил не было, материнское сердце разрывалось. Волосы у лица стали влажными, прилипая к мокрым от слез скулам. Растрепанная, обессиленная, эмоционально опустошенная, мать опустилась на пол посреди разбитой фарфоровой вазы и раскиданной по всей комнате одежды. Мозг не справлялся с ударом. Она впала в печаль – на ярость и гнев сил больше не осталось, она выдохлась и ощущала лишь боль.

Она позвонила мужу и попросила приехать домой.

На отце Адрианы не было лица. Он не смог сдержать слез, видя, как страдает любимая жена, и от собственного бессилия, охватившего его при осознании того, как он, богатый, успешный, должностное лицо, уважаемый человек на работе, привыкший все держать под контролем, проглядел и допустил, чтобы в жизни его семьи стряслось такое?! Мужчина впервые за долгое время ощутил неважность, отстраненность от уймы вопросов и проблем, с которыми ему приходилось сталкиваться на работе ежедневно, и погрузился в то, чем поделилась с ним супруга. Он недоумевал. Обида, злость на себя за то, как у него под носом, в его собственном доме, мире, который он идеально выстроил, как ему казалось, могло стрястись такое! У него в голове была куча мыслей и домыслов, но он молчал, боясь вступить в диалог с женой и скатиться до обвинений. От возникшего непонимания, невысказанности, неверия, нервозности и молчания в доме повисло напряжение. Ему захотелось остаться наедине со своими мыслями, сбавить градус собственного накала и не свалить все на жену. До вечера он провел время в своем кабинете.

Вечером Адриана робко зашла в дом. Мама накрывала ужин, отец был рядом, за столом. Услышав, что пришла дочь, Мерч сжал до боли кулаки, лежавшие на столе.

– Привет! – улыбаясь, звонко произнесла Адриана, проходя мимо кухни и направляясь к лестнице.

Отец, услышав такой родной, нежный голос дочери, разжал кулаки. В душе у него содрогнулась каждая струна, пройдя словно током от кончиков волос до пят и обратно пробежав холодком, покрыв все тело рябью… Его девочка, его любимая малышка… Как она могла поступить так со всем тем, что он делал для нее?

– Адриана, подойди, пожалуйста, к нам, – строго произнесла мать.

Адриана впервые услышав в голосе мамы такую интонацию, беспрекословно подошла.

Мама встретила ее на пороге тяжелым взглядом, отец так же поднял глаза и уставился на дочь. В воздухе повисло молчание, они пристально, не сговариваясь, смотрели на нее, будто желая заглянуть ей внутрь, сквозь нее. Они хотели понять: почему? Почему?! И не находили ответа…