Мария Мусина - Во что бы то ни стало

– Нет, нет, спасибо, спасибо…

– Как дела?

– Все замечательно.

– Главное, не спешить, не спешить. И еще раз не спешить.

– Да вроде у нас обмен адекватно выглядит. Я сразу сказала: дескать, газовая колонка, не возражаете против дома с газовой колонкой? Не смущает вас это? Так что, вроде, пока все нормально идет.

– Посмотрим, посмотрим.

– Я постараюсь с ней подружиться. Сойтись с ней поближе. Чтобы не сорвалась с крючка.

– Какая ты кровожадная.

– Я – кровожадная. Я – вампир. Маньячка! Я жажду крови!

– Прости.

– Как будто все это я делаю для себя! Но не волнуйся, я постараюсь обойтись без морей крови. Разве что какая-нибудь лужица.

– Прости, я не хотел тебя обидеть…

– Ты мне просто не доверяешь.

– Доверяю.

– Нет.

– О, началось. Я, пожалуй, пойду погуляю.

– Вот, вот, говорю же, что ты мне не доверяешь. Поэтому и не любишь, когда я за руль сажусь. Именно поэтому, а не потому, что машину водить – не женское дело. Психологически ты мне не доверяешь.

– Лена, я тебя умоляю: остановись.

– Разве я давала тебе повод?

– Лена!

– Я когда-нибудь тебя обманывала?

– Лена, да послушай же ты меня!

– Нет, ты мне ответь.

– О, господи, не обманывала, нет.

– Нет, ты не вздыхай, глаза не закатывай. Ты мне по-настоящему ответь.

– Нет, нет и еще раз – нет.

– Ты серьезно мне скажи!

– О, боже мой, что ты от меня хочешь?

– Я хочу, чтобы ты ко мне серьезно относился.

– Я отношусь к тебе очень серьезно. Более чем.

– Более чем что?

– Не цепляйся к словам.

– Ну, конечно, я самая ужасная из всех. Я – враг народа! Я цепляюсь к словам, я от тебя чего-то невероятного хочу все время, я развязываю скандалы.

– А что, нет?

– Вот видишь…

– О, только не это, только не плачь.

– Сам доведешь меня до слез, а потом выходит, что я еще и истеричка.

– Леночка, милая, успокойся.

– Я понимаю, я замучила тебя своим несносным характером…

– Ну что ты, ну, успокойся, пожалуйста…

– Разве я не вижу, Витя, как тебе со мной тяжело…

– Мне с тобой легко. Мне с тобой хорошо. Ты замечательная, ты самая лучшая, только не плачь…

– Ты живешь со мной из жалости…

– Лена, что ты такое говоришь…

– Я извожу тебя своим несносным характером…

– Дурочка, ты просто несмышленая дурочка. Не забывай, что я все-таки психотерапевт, укрощать несносные характеры – моя профессия.

– Ах, вот оно что…

– Лена…

– Стало быть, ты ставишь на мне эксперименты…

– Лена!

– А я-то думала…

– Лена, прошу тебя, я же пошутил.

– Ты – шутишь. Ты только и делаешь, что шутишь.

– О, боже мой, боже мой…

Лена хлопнула дверью. Спустилась быстро по лестнице. Не ждать лифт. Пройтись, отвлечься. Перестать нервничать и успокоиться.

На улице серо и противно. Подсушенные вечерним морозцем лужи, умирающий снег. Скоро весна! Даже это не вдохновляет.

Ужасно! Хотя, если в двадцать лет кое-кто: «уж не жду от жизни ничего я», – то что говорить о Лене.

«Господи, куда иду? Зачем? Принять успокаивающую таблетку, и жизнь покажется другой. Все так просто. Не в первый раз. Да, пора, пора быть мягче и снисходительнее. Особенно к чужим недостаткам».

– Кого я вижу! – раздалось над Лениным ухом.

Лена сумела додумать мысль до конца: «Да, да, пора быть мягче и снисходительнее», – и только тогда обернулась.

– Привет, – усмехнулась.

– Что это мы веселые такие? – угрожающе проревел коренастенький наголо стриженный качок.

Лена посмотрела ему в лицо, туда, где между двух плюшек опухших век колыхались влажные бессмысленные огоньки. И удержалась от того, чтобы пошутить.

Качок выматерился и подтолкнул Лену к стоявшей на обочине сиреневой «ауди». Лена не стала сопротивляться. К чему лишние унижения?

Зажатая с двух сторон гогочущими и отпускающими сальные шутки громилами, она молчала, стараясь сосредоточиться. Впрочем, ее линия поведения была давно и до мельчайших деталей продумана. Лена даже перед зеркалом иногда репетировала выражение лица. Главное – выглядеть безусловной идиоткой. Вконец запуганной, загнанной и задавленной дурочкой. Впрочем, и страх тоже не надо было наигрывать. Страх у Лены был, да еще какой! Но страх – всего лишь защитная реакция организма, составная инстинкта самосохранения, предупреждение об опасности. И у людей чувство страха внешне проявляется по-разному. У одних – глубокой атрофией конечностей и полной отключкой мозгов. У других – исчерпывающей мобилизацией силы воли и почти не проявляющимися при каких-либо иных обстоятельствах способностями трезво и объективно оценивать ситуацию. Случаются, разумеется, и промежуточные варианты, но они все тяготеют к одной из двух крайностей. Или – или. Третьего, на самом деле, не дано.

– Ой, ой, хорохорится-то как. Зря, зря ты, гагара, чебучишь. Без базару: перо под бок – и пикнуть не успеешь. Колись, стервоза, когда бабки будут, ну?..

Лена молчала. Она точно знала, что эти бандиты ничего ей не сделают. Сейчас, во всяком случае. Нет у них таких полномочий. Это – акция устрашения, не больше. Но нервишки у мальчиков расшатаны неумеренным увлечением алкоголем и наркотиками. А стало быть, несанкционированные эксцессы тоже возможны.

– Ну, что молчишь, шкурка?

– А что говорить? – сказала Лена почти то, что думала.

– Слышь, Жора, она, падла, нами гребует. И разговаривать даже не желает, кошка драная.

– Да ладно вам, ребята, – примирительно сказал тот, кто был за рулем.

Лена бросила благодарный взгляд на седой бобрик его затылка.

– Ну, что ладно, что ладно-то, Жор. Варнатку из себя строит. Правилу ей устроить – быстро в себя придет.

– А мы щас, – хохотнул тот, что был слева от Лены, – щас Жору остановиться попросим где-нибудь в тихом месте. Так, может, ей понравится даже.

Лена увидела, как водитель внимательно посмотрел в зеркальце заднего вида, надеясь уловить ее реакцию. Видимо, он у них тут за старшего был, ситуацию контролировал. Конечно, надо было хотя бы показать, что она сильно боится этих безмозглых бычков на веревочке. Бычки нешуточно зверели, если видели, что кто-то их не боится, поскольку тогда терялся смысл их существования. Бычкам тогда становилось физически плохо – расстраивалась вегетатика, их начинало подташнивать, болела голова, в кровь выбрасывало гормоны, от которых тело сковывал первобытный, животный ужас. Как всякие простейшие, бычки инстинктивно быстро находили противоядие дискомфорту – если только было возможно, начинали спешно выбивать страх из жертвы, рвали ее в клочья, стремясь уловить этот спасительный для них чужой страх.

Лена все понимала. Но ничем не могла помочь бычкам-бедолагам. Лена кожей чувствовала, как они начинают бессильно мотать головами, как напрягаются их накаченные железом мышцы, как злоба захлестывает, перехватывает горло у людей, тесно прижавшихся к ней на заднем сидении машины. Была бы их воля, они немедленно принялись бы избивать Лену, глумясь и скалясь. Но за рулем был тот, кто не отдавал такого приказа. И бычки люто страдали, захлебываясь в собственной свирепости. В этот момент их было почти жалко. Как гиен, в смертельной тоске воющих на луну.