Григорий Симанович - Клеточник, или Охота на еврея

Тут Алексей Анисимович представил себе старого, дрожащего от страха еврея в маске, перчатках и в компании еще двух пейсатых бугаев, насильно вливающих водку в горло несчастному журналисту. Его разобрал дикий приступ хохота. Совершенно растерявшийся Вадик умолк и с изумлением уставился на визави, не понимая, что же он такого ляпнул несуразного…

– Ничего, ничего, – взяв себя в руки, успокоил Тополянский, – извини, к тебе не относится, это я своим мыслям, продолжай…

Но докладчик как раз завершал. Возникла пауза, в течение которой Тополянский разрешил себе допущение четвертое. Оно – то и было самым неприятным, загадочным, потенциально весьма опасным, но, увы, наиболее реалистичным, соотносимым хоть с какой-то логикой.

Некто взламывает компьютер Фогеля уже после того, как тот послал Косте Ладушкину правильный вариант с «сусликом». Злоумышленник находит подходящее пересечение слов в кроссворде. Вписывает в клеточки «мудрика» вместо «суслика». Стирает почтовые и архивные файлы с двух редакционных компьютеров, на которых мог сохраниться оригинал письма Фогеля. Пересылает фальсификат на адрес ответственного секретаря Арсика якобы с компьютера Буренина. Потом взламывает компьютер Арсика и подчищает электронный адрес отправителя Буренина. Потом убивает этого самого Буренина дьявольским образом. А через несколько часов и Ладушкина – таким же экзотическим манером. И вся эта криминально-мистическая цепочка событий каждым звеном своим незримо связана с двумя людьми, бесконечно далекими друг от друга во всех смыслах, во всех отношениях – социальном, профессиональном, статусном, каком угодно…

Старая кабинетная мышь – и всемогущий правитель государства. Фогель и Мудрик.

Алексей Анисимович Тополянский сменил положение в кресле, энергично помассировал затылок, что часто помогало отринуть бредовые идеи, и посмотрел на деликатно молчавшего Жирафа. Собственные размышления отнюдь не помешали начальнику услышать и запечатлеть в памяти доклад подчиненного. Специальный тренинг, который Тополянскому посчастливилось полуподпольно пройти еще в институтские времена под руководством одного гениального парапсихолога, до сих пор позволял управлять своим вниманием: например, раздваивать его, воспринимая сразу два информационных потока.

– Скажи мне, о мой высокий во всех отношениях друг, – прервал, наконец, молчание Тополянский, – какой вопрос паче других тревожит тебя, вносит смятение в душу твою, что особенно удивляет во всей любопытнейшей истории, каковая приоткрылась нашему взору?

По настроению Тополянский порой начинал изъясняться на устаревший, архаичный, а то и летописно – былинный манер с легким театральным распевом, внезапно переходя на лексику полувоенной команды или экспрессивное бытовой общение. Вадик еще не привык к этой забаве шефа, но благоразумно не подыгрывал, считая нарушением некоей этической субординации и даже авторского права.

– Меня удивляет, почему до сих пор жив Фогель.

– Во-о-от, мой талантливый друг, – оживился Тополянский, – и меня до крайности изумляет сей отрадный факт. Но примем как благую данность, озаботившись, вместе с тем, и дальнейшим земным существованием раба божьего Ефима… Негласное наблюдение, оно же охрана. Двадцать четыре часа в сутки. Немедленно, как закончим. Вопросы?

– Ясно! – ответил Вадик.

– Что тебе может быть ясно? – опять перешел на распев Тополянский. – Ниспослал Господь нам с тобой испытание великое. Обязаны мы по долгу службы нашей дознаться до того, до чего лучше бы и не дознаваться вовсе. Уразумел, отрок?

– Да все я понимаю, Алексей Анисимович, влипли мы по самое никуда. Но вы мне скажите, если можно, какая установка сверху.

– И опять в корень зришь, в самую сердцевину, – вздохнул Тополянский. – Работать надобно со всею истовостью, как долг велит, без промедлений и оглядок на громкие имена. Такова воля иерархов наших прокурорских, а стало быть, и у вас, оперов, нет иного, пути, ибо… Дактилоскопия мне нужна завтра к концу дня, и результаты по трупам, и все по составу водки, и все контакты убитых, и заключение экспертов по взлому компьютеров, всех – и фогелевского в том числе. В лабораторию Оксане я позвоню, попрошу. Да они и сами просекли, приоритетное дело… Свободен!

Вадик вышел. Тополянский вызвал практикантку Шурочку – секретарь ему был по штатному расписанию почему-то не положен. Распорядился доставить срочно основные газеты, в том числе бульварные. Влез в Интернет.

«Как и следовало ожидать… Живем, чай, в эпоху информационных технологий, а не хухры-мухры. Вот суки! Кто-то уже слил».

На популярном сайте торчала информация. Короткая, но для начала скандала вполне подходящая:

«В субботу 20 апреля в ответах на кроссворд, опубликованных в газете «Мысль», прошла ошибка, имеющая явный политический подтекст. Вместо слова «суслик» редакция дала всем известную фамилию «Мудрик». Несмотря на вышедшую сегодня поправку и извинение перед читателями, остается неясным, как могла пройти эта ошибка. По информации из источника, близкого к компетентным органам, подмену произвел сам автор кроссворда Е. Фогель, опытный специалист, ранее не замеченный ни в чем предосудительном.

Сегодня же получена неофициальная информация из правоохранительных органов, которую без преувеличения можно назвать сенсационной: накануне, в субботу или воскресенье, два редактора, ответственные за публикации кроссвордов в газете «Мысль», найдены мертвыми в своих квартирах. Это редактор отдела информации Антон Буренин и сотрудник отдела Константин Ладушкин. Главный редактор «Мысли» Сергей Малинин и автор кроссворда Ефим Фогель не выходят на контакт с прессой. Получить официальный комментарий в следственном отделе городской прокуратуры, которой поручено вести дело, пока не удалось».

Шурочка принесла газеты. Тополянский ничего не нашел. Значит – завтра, залпом из десятка «орудий», которым еще не отпилили стволы. Каждая желтая газетка подаст на свой манер, с подробностями, высосанными из пальца. Еще западное радио, Интернет растиражирует. Информационный фон, в дозволенных пределах, будет. Убийца или, скорее, убийцы не могли такое не предвидеть. Но им было наплевать? Или… они как раз и хотели гласности, рассчитывали на бесплатную рекламу своих злодейств? Не исключено, именно ради шума и скандала затеяно. Но кому выгодно? Что это дает? Кто против кого играет?

Нарушив режим, Алексей Анисимович закурил сигарету, причитавшуюся ему только после обеда. «Галуаз» необходим именно сейчас, когда он должен сформулировать для себя допущение пятое – недопустимое, политически порочное. Безумное. Немыслимое в его положении, при его статусе. И все же…