Андрей Терехов - Волк в ее голове (сокращенная версия)

– Мать?! – нетерпеливо, громко повторяет Мухлади.

– Она в Китае где-то. Мы с ней не…

– Классный руководитель?

Пропала. Ха. Без вести. Ха. Ха.

– С ней некоторые проблемы.

– Хоть кто-то у тебя имеется без проблем?

Не понимая смысла этого допроса, я растерянно смотрю на Мухлади. Он секунды две ждёт ответа, затем отводит взгляд.

– Без представителя не положено.

– Я достаточно взрослый.

– Так предъяви документы! – раздражённо повторяет Мухлади. – Потому что я вижу школяра, которому ни курить нельзя, ни пить, ни…

– В интернете каждый день выкладывают ролики, где человек сам себе отпиливает ногу. Младенцев вешают на крюки, людям отрывают головы, конечности, сиськи-письки и всю эту кровь-кишки-кости размазывают по экрану. Чем ВЫ меня удивите?

К концу фразы в моём голосе проступает столько раздражения, что лицо Мухлади вытягивается. Он оступается и хватается рукой за стену, будто на миг потерял равновесие. Глаза его расширяются. Некоторое время Мухлади приходит в себя от неожиданной качки, затем спрашивает:

– Как твоя пропавшая выглядит?

– Рыжая. Длинные волосы. Дылда.

Я говорю это, и внутри всё замирает. Хоть бы ТА, другая, оказалась светлее оттенком. Хоть бы…

Глаза Мухлади открываются, пугающе-внимательно осматривают меня, и с заметной неохотой он кивает идти следом. Мой страх возвращается – разом, ледяным копьём в живот. Голову ведёт в сторону, горло обжигает горечь рвоты, которая вот-вот выплеснется наружу.

– Когда видел последний раз?

Когда?

– Ну… О-ох… – на миг я теряюсь, затем вспоминаю: – С м-месяц назад, на шестьдесят пятом!

– На мосту?

– Да-да! На мосту. То есть не совсем! Я был на мосту, а она… она…

Передо мной, как мясной холодец, трясётся коридор из одинаковых бежевых дверей, сворачивает, уходит на лестничный пролёт. Чтобы унять головокружение, я замолкаю и смотрю только на ботинки Мухлади, с которых комьями отваливается бурая грязь. До меня вдруг доходит, где я видел участкового: пару часов назад, на пустыре. На камне, с папкой.

– Откуда её знаешь?

– Она с нами жила. Несколько лет. Мы, как бы… дружили.

– Почему думаешь, что пропала?

Почему так думаю? Хороший вопрос. Даже отличный. По… тому?..

– Не отвечает. И дома… дома нет её. Мама пропала. Её мама то есть. И долги. Коллекторы!

– А нечего кредиты набирать. Привыкли жить красиво… – Он замолкает на секунду и затем тихо, зло спрашивает: – Что ж ты месяц ждал? «Друг».

Ощущение, будто по моему лицу бьют тухлой рыбой.

За плечами Мухлади мелькает кабинет с цифрами 105. Лязгает замок, дверь уходит внутрь. Мухлади протягивает руку вбок, щёлкает выключателем, и над нами хлопает-перегорает лампа. Я цепенею от страха, от неожиданности, но мой спутник будто и не замечает аварии.

– Что при себе имеет?

Вспоминается лишь барахло из детства: стёклышки, жвачки, магнит.

– Ты меня слышишь?

– Сигареты! – выпаливаю я. – Она курит вроде… стала курить.

– Ещё.

Мухлади щёлкает туда-сюда выключателем, пока не понимает, что свет не загорится. С чертыханьем садится, запускает компьютер.

– Когда пропала? Месяц назад?

– Не знаю. Мы давно… я давно не…

Меня заглушает рёв машины. Блики от фар лижут потолок кабинета и пропадают.

– Приметы… – Мухлади лезет в металлическую тумбочку и на ощупь, словно по шрифту Брайля, перебирает папки.

– Приметы?

– Родимые пятна, шрамы, веснушки. Травмы.

– Н-ну…

Мысли закручиваются каруселью, но сосредоточиться я не могу: только мычу и смотрю, как компьютер загружается. Его синеватый свет озаряет Мухлади и стену за ним. С детского рисунка смотрит рыжий котик, с иконки – Алексий Стрелецкий, он глядит печально, скорбно, будто знает тяжкую ношу каждого гостя этого кабинета. Между святым и кошаком – карта города, ощетинившаяся флажками и покоробившаяся от перепадов температур.

Мухлади с лязгом задвигает ящик и скармливает голубую флешку компьютеру. Долго и неудачно авторизуется, наконец отыскивает логин и пароль на стикере, приклеенном к монитору, входит в систему. С минуту кликает по папкам, затем поворачивает ко мне экран.

– Узнаёшь?

Плохо соображая, я разглядываю сто рублей, сложенные в виде оригами-журавля. Старый-старый календарик, где четыре кирпичных куба венчают мост-плотину над полноводной рекой. Оранжевый пакет из «Поморских аптек».

Оранжевый и рыжий – это одно и то же?

Может, не девушка рыжая, а только пакет?

– Ну? – торопит Мухлади.

– Нет… В-вроде.

– Нет или вроде?

– Сейчас…

Я судорожно достаю телефон и нахожу снимок Дианы. Мухлади закатывает глаза.

– На хер мне её фото?

– Можно без мата?

– Учить будешь, как говорить?

– Ну я же не матерюсь.

Мухлади нервно дёргает нижней челюстью.

– Лица – нет. Точка!

– То есть? Я…

– Приметы назовёшь? – Он с досадой перебивает меня. – Твоя подруга или моя?

Тухлый комок подкатывает к горлу. Я сдерживаю резкие слова одной-единственной мыслью: наверное, Мухлади пьян. Пахнет же от него перегаром? Вот он и грубит – ибо напился не настолько, чтобы лыка не вязать, но уже осмелел, уже говорит всё прямо, наотмашь, нараспашку. Ибо море по колено и чихать на людей.

– Рыжая, – глухо отвечаю я. – Шрам на животе. От аппендицита. Вроде. Шрам на шее. Её собака в детстве погрызла. Вроде…

– Вроде… Всё у тебя, смотрю, «вроде».

Я стискиваю зубы. Он с досадой поворачивает монитор к себе, минут пять клацает мышкой. Металлически хрюкает принтер, гудит, давит из себя стопку фотографий. Мухлади перебирает их и протягивает мне одну.

Сперва я вижу что-то тестообразное, в оттенках старой овсянки. Лишь пару секунд спустя мозг распознаёт плечи, шею, туловище. Колтуны рыжих волос. Рыжую прошлогоднюю траву в земле. Рыжую поросль между ног погибшей.

Косой шрам на животе.

Мне делается страшно, неловко и мерзко. Я смотрю на обнажённое туловище мёртвой девушки, которой явно вырезали аппендицит, и не понимаю, вижу ли рубец на её шее или вижу грязь, тени и потёки чернил принтера.

Почему она вообще голая?

Почему она голой валяется на земле?

– Н-не знаю.

– Блядь, – тихо ругается Мухлади и выдёргивает снимок из моей руки. – Ещё приметы назовёшь?

До меня доходит, что фото сделали на пустыре. На том пустыре, где я видел труп, где чёрный пакет угрюмо хлопал на ветру.

Г-господи.

– Веснушки? – предлагает Мухлади. – Родинки? Хоть одну вещь ты помнишь?

– Ей два коренных удаляли!

– Я счастлив.

– Это не поможет?

– Это поможет, когда проснётся и опохмелится наш судмедэксперт. Я не биолог и не зоолог, чтобы лазить ей в рот. Внешние приметы!

– А может… может, всё-таки лицо?

– Ты тупой?

Мухлади поворачивается и смотрит глаза в глаза. Я обиженно молчу, пока не соображаю: