Андрей Терехов - Волк в ее голове (сокращенная версия)

– Ну я, пф-ф-ф… на сгибе локтя! Правого. Там, как бы, созвездие.

– Созвездие! – с презрением повторяет Мухлади и снова перебирает фото, и снова отправляет на печать.

Кабинет заполняют ароматы горячего пластика и чернил. Из принтера медленно вылезает сгиб руки, на котором темнеет россыпь пятнышек – не то грязи, не то… родинок? Белые пальцы, очень длинные, тонкие пальцы. Чуть поодаль, обрезанная кадром, чернеет рукоятка пистолета.

Виски мне сдавливает.

Откуда у Дианы пистолет?

Ну откуда?

Грязь. Точно грязь. Капли её похожие на созвездие – ну и что? Машина проехала по луже и обдала девушку фонтаном из лужи. Вот и объяснение.

– Покажите лицо! – не выдерживаю я. – Прошу вас. Чё есть. Н-не могу так.

Мухлади раздражённо морщится. Перебирает снимки, снова лезет в металлическую тумбочку, тут же с грохотом заталкивает ящик обратно.

– Шестнадцать исполнилось?

– Ей? Или…

– Блядь!

– Исполнилось мне шестнадцать. Можете сказать, исполнилось.

– Кому сказать? – Мухлади резко поворачивается. – Кому?! Послушай меня внимательно: у неё вместо лица… раздавленный арбуз. Эта дура в голову себе выстрелила. В голову! – Он лупит себя по виску. – Видел ты такое в своих роликах? Хорошо понимаешь, что это значит? Потому что я не хочу иметь проблем, если ты потом начнёшь ссаться в простыню или бросаться под поезд. Понимаешь? – Мухлади горячится, повышает голос. – Я не хочу, чтобы твои родители, друзья, девки, – на каждое слово он тычет пальцем в сторону дверного проёма, будто там застыл невидимый призрак и не уходит который день, который год, – ко мне ходили и обвиняли, что я тебе психику, сука, сломал, что я тебе жизнь испортил, душу твою юную… искалечил.

Мне делается дурно, жарко, но я нахожу силы фальшиво улыбнуться.

– Нет-нет. Всё будет хорошо. Покажите лицо. П-прошу.

Мухлади с минуту смотрит на меня так, словно вот-вот придушит. С оттяжкой хлопает ладонью по столу и отворачивается. Несколько томительных секунд мы наблюдаем, как по железнодорожной насыпи за пакгаузами беззвучно уносится серо-стальная пуля экспресса. Когда поезд исчезает в вечерней мгле, Мухлади вздыхает и, разыскав на компьютере снимок, отправляет его на печать.

Я зажмуриваюсь.

Есть термин, который называется «ошибка игрока». Обычно люди думают, что будущее зависит от прошлого, что существует вселенский баланс между хорошими и плохими событиями. Что если вы проигрываете в казино раз за разом, то шансы сорвать куш растут.

Пока принтер гудит и тужится, выпихивая из себя очередную фотографию, я подсознательно жду, как после этих долгих, кошмарно долгих и беспокойных часов наступит что-то хорошее. Я жду этого, хотя знаю: ничего во Вселенной не изменилось, и нет никой кармы, и нет баланса. И жопа, если она суждена, накроет с прежней вероятностью.

Принтер замолкает, наступает зловещая тишина.

– Опознавать будешь? Или ещё посидим?

– Замолчите. Прошу вас.

Не слушая ответную ругань Мухлади, я перевожу дыхание и протягиваю руку за распечаткой.

Ещё вдох.

Ещё выдох.

Открываю глаза.

Мы всегда запаздываем. Всегда чуть позади. Всегда немного в прошлом в нашем осознании настоящего – ведь сначала оно случается, и только потом реагируют глаза и уши: переводят свет и звук в импульсы и отправляют в путешествие по нейронам. Скорость передачи огромна – ни один компьютер не сравнится, – но конечна. Вот и образуется эта пауза, этот промежуток.

Это опоздание.

Я до боли осознаю, что опаздываю. Опаздываю бесповоротно. На долю. На мгновение, но уступаю неумолимому течению жизни и теперь в отчаянии гонюсь за ним – из кабинета, из полиции, вдоль по улице.

Здания из красного кирпича и бетонные заборы сливаются в серо-бурое месиво, в нос лезут запахи сырости и тления, в уши – механический женский голос:

– Данный номер больше не обслуживается.

– Данный номер больше не обслуживается.

– Данный номер больше не обслуживается.

Мне плохо. Хочется присесть и сунуть два пальца в рот, и ледяным червём – даже не в разум, а куда-то в глотку – вползает воспоминание о Холме смерти: северное сияние, жгучий мороз, свист Дианы.

Нет, Диана, не подействовало твоё колдовство. Оно вообще не действует, потому что в нашем мире нет магии. Ни святых, ни богов, ни спасительной кнопки, ни спасительного слова. Никто не поможет, когда твоей матери опять стукнет куда-то уехать или когда перед внутренним взором вздуется перемолотое лицо: кости, мозги, опухшие веки. Зеленовато-синяя кожа. Выдавленный чёрный глаз, вытекший зрачок.

Поросль рыжих волос между ног.

«Не Дианы», – сказал я Мухлади. Сказал так твёрдо, как только мог: что этот выдавленный чёрный глаз не принадлежит Диане, что рыжие волосы и пятна родинок на руке – не Дианы.

– Данный номер больше не обслуживается.

Не Дианы.

Не Дианы!

«Посмеёмся, когда в ближайшее время найдут их трупы», – напоминает голос девушки-коллектора, и у меня на шее шевелятся волоски.

Я замедляю шаг, затем и вовсе останавливаюсь. Через минуту, долгую и тревожную, как гудок парохода в тумане, перестраиваю в голове маршрут, перебегаю дорогу и вжимаю кнопку вызова в трещащий корпус телефона.

– Данный номер больше не обслуживается.

Наверное, Диана не оплатила.

– Данный номер больше не обслуживается.

Рано или поздно положит деньги на счёт и ответит.

Точно ответит. Почувствует.

Знаете, ведь в детстве мы с ней видели одинаковые сны.

Часто вам попадаются люди, к которым приходят сны-близнецы? Отрисованные как под копирку? Столь похожие, будто вы смотрели один и тот же фильм в полупустом ночном кинотеатре, будто вы чувствуете друг друга на расстоянии?

Когда меня засасывает в себя Шестая линия, небо наливается тенями. На стене жестокой насмешкой чернеет предвыборное фото местного депутата с лозунгом: «Мы научим вас быть счастливыми», у дверей бара всё так же морщится на ветру «ВНИМАНИЕ, ПРОПАЛА МАМА!» Дианы. Рядом темнеет плакат «Фекального вопроса».

Диана приходила сюда. Диана сюда вернётся.

А я дождусь.

Пройдусь между полупопиями дверей и невидящими взором посмотрю на сумрачный зал, на танцующих. Закажу спрайт, глотну, не чувствуя вкуса. В уши и спину ударит гитарный перегруз.

Пройдёт десять минут. Двадцать.

Диана не перезванивает и не появляется.

Тридцать минут.

Я выхожу к объявлению и в сотый раз набираю её.

– Данный номер больше не обслуживается.

Меня разбирает нервный смех.

Сорок минут.

Я снова выхожу на улицу, к объявлению, снова осматриваюсь по сторонам. Нет Дианы.