А. Федоров - Масон

Задавать вопросы не имело смысла: я хорошо знал своего друга, а потому понимал, что сейчас у него стадия улитки, спрятавшей душу глубоко в непробиваемую раковину. Но пройдет время, Олежек встретит "настоящее чувство", способное разбудить в нем не только любовь к очередной женщине, но и дружеское откровение. Тогда он неожиданно выложит все тайны мне прямо на письменный стол. Я же подхвачу эти тайны и приляпаю их к какому-нибудь своему очередному роману. Потом я буду коварно хихикать, следя за тем, как зреет у Олега негодование по поводу "предательства друга"! Он всегда бурно реагировал даже на малейшую попытку с моей стороны приспособить "честные наблюдения" за объективной реальностью, вытекающей, подобно струйке мочи, у него из перерастянутого пороками пузыря. Но я-то был истинным графоманом и готов ради хлесткого словца продать даже друга дорого. Это было моим несчастьем, проклятым пороком – но от него я не мог избавиться, ибо то был мой крест, взваленный на мою скользкую от пота спину самим Богом!.. Короче говоря, то была моя шизофрения…

Наконец "последний посетитель" оказался действительно "последним". Лада Борисовна, чарующе улыбаясь полным ртом великолепно отремонтированных зубов, широко распахнула дверь своего кабинета перед Верещагиным. Я с легкой завистью и грустью зафиксировал, что тот жест был откровенной демонстрацией "глубинных желаний" женщины-стоматолога! Увы, простые женские желания проплывали мимо моей мужской сущности. Олега, приободряемого хищной многозубой улыбкой, возводили сейчас на пьедестал, меня же оставляли в затхлом коридоре, неподалеку от общественного туалета, предоставляя мне для экстравагантных фантазий только раздолбанный диван. Что может злее и откровеннее подчеркивать одиночество, кроме как такой неуютный диван, брошенный за ненадобностью в темном коридоре!.. Слабо успокаивало мою оскорбленную гордыню только одно – я понимал, что сейчас Олег возляжет не на супружеском ложе, а в стоматологическом кресле, предназначенном только для пыток!.. Стоматофобия протянула свои дрожащие руки к сердцу и мошонке моего самого дорогого друга – но то уже его, а не моя, шизофрения…

За неимением лучших занятий, я откинул голову на спинку дивана, намериваясь поискать литературные образы достойного значения. Диван резко и нервно скрипнул даже от такого заштатного контакта с моей мужественностью. На звук диванного скрипа, или просто из любопытства, из двери с табличкой "рентгенокабинет" вышло существо женского рода в белом халате. Я было уже возрадовался, но, подняв глаза, во мраке заметил, что явилась "баба-яга", иначе говоря женщина глубокого пенсионного возраста!..

Всю жизнь меня выручала способность фантазировать, с ее помощью мой интеллект прошибал стены, прокрадывался к удаче сквозь щели. Я мог наблюдать жизнь такой, какой она была на самом деле. Вот и теперь, я прикрыл глаза и стал индуцировать видения происходящего в кабинете врача-стоматолога.

Верещагин удивился, что кресло оказалось не креслом в собственном смысле этого слова, а кроватью. Оказывается в приличных кабинетах зубы лечат пациентам в удобном для всего тела лежачем положении – "пустячок, но очень приятно"! Чтобы исключить крики и стоны, Лада Борисовна сделала Олегу укольчик такой тонкой иголочкой, что он даже не почувствовал прокола десны. Отсос слюны был заведен за нижнюю губу и эвакуировал все лишние "соки и сопли" моментально. Ватные тампоны оттащили щеку и язык ровно на такое расстояние, чтобы не мешать всей операции. Бормашина была высокооборотная, звука ее работы не слышно, и голова спокойно лежит на подголовнике, не сотрясаемая вибрацией. Началась кропотливая работа! Искусство стоматолога заключается в умении не только понимать процессы, происходящие в таком маленьком органе, как зуб, но и в мастерстве ювелира, выполняющего очень тонкую слесарную работу. Зуб был вскрыт и началась чистка каналов от разложившейся воспаленной пульпы и той части зубного вещества, которая уже была вовлечена в пагубный процесс биологической коррозии. Специальными инструментами Лада Борисовна тщательно соскребала погубленную ткань – вычистила каналы, достигая абсолютно здоровых тканей…

Лицо миловидной женщины было так близко от глаз и раззявленного рта Верещагина, что он видел каждый волосок ее слегка выбившихся из-под шапочки и растрепавшихся волос приятного каштанового цвета. Олег еще при входе заметил, что униформа на враче – брючки и рубашка-распашонка – были светло зеленого, скорее, салатного цвета, а белый халатик висел на вешалке. Мягкость тонов настраивала на релаксацию, доверие и ничему не подвластную негу. Левую руку Лада Борисовна удобно расположила на левом плече "настоящего мужчины", как бы тем самым раскрыв объятия, во всяком случае приблизив выпуклости собственной груди к алкающей неги пасти… Шальные мысли не было никакой возможности выгнать из головы: они спускались вниз по телу и обретали там свойство выдвигающейся на передний план реальности!..

Трудно было понять что делается в душе и гормональных органах у врача, но хотелось верить в отзывчивость ее плоти и в то, что с медициной всегда связано что-то хорошее и весьма неожиданное. Олег зажмурил веки теперь только для того, чтобы отвлечься от "сексуального переноса" и хоть немного утихомирить потоки буйной крови, рвущиеся в кавернозные тела. Это потребовало мобилизации всей его воли и разума! Но это была тоже его собственная шизофрения – доброкачественных порывов никогда не стоит бояться!

Сколько прошло времени Олег не ведал, а открыл глаза только тогда, когда уже третий раз Лада Борисовна потормошила за плечо пациента. Он не мог прийти в себя несколько мгновений, не понимал слов Лады Борисовны, и она подумала, что проведенная стоматологическая процедура вогнала "героического парня" в "несознанку". Как раз все было наоборот: Верещагин слишком впечатлился – он максимально впитал в себя обаяние женщины-врача. Проще говоря, Олег на время потерял дар речи от новых впечатлений, но не хотел пока сознаваться в том ни себе – шизофренику, ни манящей женщине!

Между тем, Лада Борисовна уже третий раз пыталась объяснить Верещагину, что у него совсем плохой "зуб мудрости" – нижний, справа. Она советовала быстро его удалить – тогда и получится "полная санация за одно посещение". Наконец, Олег понял, что ему предлагают – хотя надеялся-то он на иные предложения – и мотнул головой в знак согласия. Именно тогда я имел возможность проследить за тем, как Верещагина под руку провели в другой кабинет с табличкой на двери "Хирург". Я не позавидовал Олегу, но такова была его, а не моя, участь, и это меня, стынувшего от одиночества в темноте коридора, хоть как-то порадовало.