А. Федоров - Масон

Прошлись немного по Большой Конюшенной в сторону Невского проспекта. Я любовался со стороны приятной парой, словно специально подобранной Природой для обоюдного наслаждения. Очень хорошо смотрелись Верещагин и Воскрескенская в таком слаженном дуэте, бредущие медленно, переговариваясь, начиная развешивать взаимные "закидоны". Она одаривала его чарующей улыбкой, как бы пытаясь снять грех с души – загладить вину за только что доставленные травмирующие сердце и зубные ткани ощущения. Он пытался прятать от нее ту сторону своего лица, где нарастал посттравматический отек. Но галантный кавалер прятал не последствия выделения воспалительного экссудата, искажавшие его неотразимый восточный профиль. Он прятал от дамы плоды ее разрушительной деятельности, дабы не смутить нарождавшееся светлое чувство очевидностью только что свершенного "чаровницей" акта врачебного вандализма. Но все равно, что-то волшебное и неповторимое было в движение этой пары. Сперва я слегка приотстал, а когда заметил, что за мной никто не следит, то тихо и незаметно слинял, сделав это как бы по-английски…

Домой я возвращался через Банковский мостик, затем прокрался Банковским переулком на ту часть родной Садовой улицы, где совсем недавно открыли магазинчик под знатной эмблемой "ЛИВИЗ". Тут я прикупил джин "Капитанский" и сосуд с "Тоником". Настроение было поганое, зависть к успеху Олега давила горло, возбуждая к неведомым прыжкам "грудную жабу"… Опять всему виною – злосчастная вяло текущая шизофрения!..

Методы лечения в таких случаях одинаковые у мужиков во всех странах – в России, в Западной Европе, в Соединенных Штатах Америки. В том я имел возможность убедиться неоднократно во время своих многочисленных скитаний по миру. Надо было крепко выпить, врезать, залить горе и обиду! Я знаю, что многие пьющие стараются составлять для таких ответственных акций компании. Некоторые даже считают, что потребление спиртного в одиночестве есть свидетельство далеко зашедшего алкоголизма. Все это ерунда – личная трусость и безответственность, да незнание тонкостей медицины приводят людей к таким выводам. Пить необходимо тогда, когда хочется, и совершенно неважно один пьешь или в компании единомышленников. Бывают при "кампанейщине" и серьезные конфузы: я, например, терпеть не люблю пить в содружестве с Верещагиным. Он постоянно норовит заставить всех произносить тосты – особенно во славу себе. Олег "строит" собутыльников, подгоняя процесс опьянения, скорее всего, подводя его под свои режимы жизнедеятельности. Я вижу в том стигматы полицейской провокации, так долго мучившей свободного человека в царской и большевистской России. А ведь у пьющего в душе часто рождаются творческие фантазии, страсть к эксперименту, к "острому опыту". Я однажды здорово насолил Олежеку: перед "творческим заплывом" принимал в течение недели сильные гипотензивные средства, но забыл про это. Когда же он устроил гонку во время очередного незапланированного возлияния, то через час я уже сидел, плотно обняв унитаз и выдавал все съеденное и выпитое обратно – в природу! Просидел так я больше двух часов, пока не выплюнул в канализацию последний сгусток желчи из застойной печени. Спасибо Олежеку: потом, примерно год, у меня не появлялись боли в правом подреберье. Но то была наука и моему другу. Олег сделал из случившего правильные выводы и больше никогда не пытался меня насиловать строевыми занятиями во время балдежа. Я теперь свободно пил, руководствуясь только собственным режимом потребления горячительных напитков. Но это уже не шизофрения, а алкоголизм. И никому не известно доподлинно, что хуже и что лучше?

Одно известно, что надо всегда уважительно относиться к собутыльнику. Нелишне помнить, что интересы у людей не всегда совпадают, да и дела насущные часто разводят людей по разным углам. Вот, например, наш случай с Верещагиным: ну, зачем же я буду мешать его личному счастью – любовному дуэту, так неожиданно сложившемуся. И мне они совершенно не нужны эти два голубка, один из которых, к тому же, беззубый. Я никому не позволю мешать мне "оттянуться" от чистого сердца, но и в чужую жизнь не полезу.

Пошел я на этот раз не к Володе, а к себе на квартиру – пусть в маленькую, неустроенную, находящуюся в стадии вечного незаконченного ремонта – зато привычную, милую сердцу! Тем более, что там меня наверняка ждала "подруга". Относительно моей тайной подруги требуется особый разговор. Примерно два года тому назад, как-то зимой, поздно вечером я возвращался домой. Темень кромешная давила, а я был не совсем трезв. Подходя к своему парадному подъезду, заметил какое-то почти огненно рыжее существо, топчущееся на крылечке и вяло попискивающее. Некогда было разбираться: кто это – кошка или маленькая собачонка? Мне мешал астигматизм и алкогольные пары. Ветер завивал косой снег – вот, вот заметет или меня, или рыжее существо. Я отомкнул кодовый замок и расшаркался перед "блондинкой". Говорю "Ну, заходи родимая, гостем будешь". Поплелся на второй этаж, а "блондинка" за мной следует, видимо, поняла, что наткнулась на приветливого человека, и ее пригласили в дом. Вошли в квартиру: кругом пустота, но помню, что в холодильнике стоит молоко и лежит колбаса вареная – докторская. А в глазах – пока с мороза – все еще сильно рябит. Налил существу молочка в блюдечко, накромсал мелкими кусочками колбасы и все подал – на пол в уголочек кухни рядом с батареей, чтобы еда согрелась. Ела колбасу, пила молоко "блондинка" с аппетитом, я тоже стал постепенно отходить от мороза. Когда восприятие мое прояснилось окончательно, пришло и твердое осознание того, что в дом-то я привел крысу огромного размера и очень необычной окраски. Меня это страшно позабавило и умилило: крысы умнейшие существа, но они очень редко обращаются к человеку за помощью. Я знал, что у нас в Мучном переулке размещался институт биосферы, кажется. Полагаю, что там какой-то крысиный помет мог быть случайно облучен радиоактивной гадостью – отсюда и пошли мутанты, в том числе и моя крыса-блондинка.

Вскорости я уснул на диване, слышал сквозь сон, что Нюрка – так я назвал крысу, предполагая, что к мужчине за помощью, конечно, должна была обратиться особь женского рода, – шастала по комнате, что-то изучая, наверное устанавливала степень моего благосостояния, а потом, по всей вероятности, ушла через вентиляционный канал.

Нюрки не было два дня, но я оставлял ей молоко. На третий день, придя с работы, я обнаружил рядом с пустым блюдцем молока пачку денег, свернутую в жесткий рулон резинкой и подцепленное золотое колечко… Это был подарок от Нюрки! Крысы же шастают по всему дому, пользуясь своими особыми ходами. У кого-то она, видимо, и стянула личные сбережения: в рулоне оказалось пятьдесят тысяч рублей тысячными ассигнациями, а колечко было с настоящим бриллиантом и давнишней, царских времен работы. Мое добросердечье было оплачено с лихвой. Но я теперь не знал, как мне найти того, у кого были похищены ценности. В милицию обращаться было нелепо: там ничему не поверят. Именно меня, как пить дать, задержали бы, обвинив в квартирной краже. Кто из современных ментов наделен столь тонким умом, чтобы поверить в дружбу человека с крысой. Дали бы нам с Нюркой срок – на двоих! Но отсиживать мне бы его пришлось одному. Некоторое время я только прислушивался к переговорам соседей: не отмечался ли факт пропажи вещей и денег из какой-нибудь квартиры. Но все молчали. Толи деньги не были нажиты трудом праведным, толи Нюрка их притащила из другого дома, а, может быть, вовсе с воровской малины, из тайного склада в подвале. Рядом же "Апрашка" размещается. Разбираться в тонкостях, естественно, не имело смысла.