Джон Карр - Ведьмино логово

Прошла неделя после дознания, и Чаттерхэм погрузился в дрему. Весь день сыпал дождь, закрывая сплошной пеленой низины, он барабанил по крышам, отдельные капли попадали в трубы и шипели на раскаленных камнях каминов, где жарко пылали уголья, разгоняя сырость. Древний английский дождь воскрешает атмосферу призраков, так что черные буквы книг и гравюры на стенах кажутся более реальными, чем живые люди. Рэмпол сидел перед огнем, пылавшим в камине, в кабинете доктора Фелла. Если не считать легкого потрескивания пламени, в «Доме под тисами» царила полная тишина. Доктор и миссис Фелл отправились в Чаттерхэм, они собирались провести там весь день до обеда. Их гостю, сидевшему в покойном кресле у камина, не нужны были лампы. Он смотрел на дождь за окном, который шел все сильнее и сильнее, смотрел на огонь, различая в нем яркие картины.

Своды камина, черные и блестящие; пламя; лицо Дороти Старберт во время дознания – она ни разу не обернулась в его сторону. Слишком много было разных слухов. Скрипели стулья на посыпанном песком полу; голоса гулко отдавались в небольшой комнате. Когда все кончилось, она поехала домой в старом автомобиле, за рулем которого сидел Пейн; занавески в машине были задернуты. Он видел, как взметнулась пыль из-под колес и как потом из-за занавесок украдкой выглядывали лица. Сплетня, словно таинственный почтальон, стучалась в каждую дверь. Проклятые идиоты, думал он, и вдруг почувствовал, что ему очень скверно.

Шелест дождя стал гуще, несколько капель попали на горячие угли, шипя и разбрасывая искры. Он глядел на бумагу, лежащую у него на коленях, – бессмысленные стихи, которые он переписал в маленьком кабинете. Он говорил о них доктору Феллу, однако старый лексикограф их еще не видел. Из приличия, принимая во внимание похороны и суету, которая им предшествовала, они нашли нужным отложить эту головоломную штуку на потом.

– И пусть тело твое станет прахом... – сильные, спокойные слова, произнесенные под высоким, просторным небом. Он снова услышал, как комья земли падают на крышку гроба – точно таким же движением сеятель разбрасывает зерна. Видел пропитанные влагой ивы, которые гнулись и качались от ветра на самом горизонте, слышал монотонный распев заупокойной службы, странно напоминавший знакомую с детства старинную шотландскую песню «Споемте, старые друзья», которую обычно пели в сумерках.

Что это было? Он прислушивался – вот-вот услышит – к тому, что осталось там, в далеком прошлом, как вдруг осознал, что раздаются настоящие, реальные, звуки. Кто-то стучал в наружную дверь «Дома под тисами».

Он встал, зажег лампу, стоявшую на столике возле кресла, и пошел открывать, освещая себе путь. Капли дождя упали ему на лицо, и он поднял лампу высоко над головой.

– Я пришла навестить миссис Фелл, – произнес знакомый голос. – Надеялась, что она, может быть, напоит меня чаем.

Дороти серьезно посмотрела на него из-под полей намокшей шляпки. Свет лампы как бы вырывал ее из темноты. Она говорила спокойным, извиняющимся тоном, глядя мимо него в глубину темного холла.

– Их нет дома, – сказал он. – Но, пожалуйста, пусть это вас не смущает. Я... я не знаю, сумею ли я приготовить чай так, как это полагается.

– Я сама могу это сделать, – сказала она.

Всякая неловкость сразу же исчезла. Она улыбнулась.

И вот мокрые пальто и шляпка висели на вешалке в холле, а она деловито сновала по кухне; он же пытался сделать вид, что помогает. Никогда не чувствуешь себя таким идиотом, как когда стоишь посреди кухни, в то время как там готовится пища. Все равно что смотреть, как меняют шину. Каждый раз, когда пытаешься двинуться с места, желая сделать что-то полезное, сразу же натыкаешься на настоящего работника, и тогда получается, будто ты нарочно дал ему тычка. Они особенно не разговаривали, поскольку Дороти адресовалась преимущественно к чайникам и чашкам.

Она накрыла скатертью маленький столик в кабинете доктора. Шторы были опущены, в камине полыхали только что подброшенные туда угли. Сосредоточенно наморщив брови, она намазывала маслом тосты. В золотистом свете лампы четко обозначились тени у нее под глазами. Подогретые булочки, мармелад, крепкий чай. Хруст корочки под ножом, по всей комнате разносится теплый сладковатый запах корицы.

Она вдруг посмотрела на него.

– Вы что, не собираетесь пить свой чай?

– Нет, – просто ответил он. – Расскажите мне, что происходит.

Нож звякнул о тарелку, когда она положила его на стол, очень спокойно.

– Ничего особенного, – ответила она, глядя в сторону. – Просто мне необходимо было выбраться из этого дома, я не могла там больше оставаться.

– Вы сами что-нибудь съешьте. Я не голоден.

– Господи, разве вы не видите, что мне тоже не хочется есть? – воскликнула она. – Здесь так хорошо, дождик, огонь в камине...

Она сладко потянулась, словно кошка, глядя поверх каминной полки. Между ними стояли чашки с горячим чаем, она сидела в старом, продавленном кресле, обитом темно-красной материей. На каминном коврике, текстом кверху, лежал листок с переписанными им стихами. Она указала на него кивком головы:

– Вы говорили об этом с доктором Феллом?

– Да, но только мельком. Я ничего не сказал о вашем предположении, что в них заключен тайный смысл.

Он вдруг осознал, что не имеет ни малейшего понятия о том, что произносит его язык. Повинуясь порыву, внезапному, как удар в грудь, он поднялся на ноги. Колени у него ослабли, в ушах звенело – это громко свистел чайник на огне; огибая стол, чтобы подойти к ее креслу, он видел только ее глаза, блестящие, устремленные на огонь. Она еще с минуту оставалась неподвижной, а потом повернулась к нему.

Придя в себя, он обнаружил, что его взгляд прикован к пламени камина, огонь жжет глаза, он смутно слышит, как свистит чайник и глухо шелестит дождь. На какое-то мгновение, когда он перестал ее целовать, она замерла, положив голову ему на плечо и закрыв глаза. Страх, что его отвергнут, постепенно исчез, замедлился и бешеный бег отчаянно бьющегося сердца, пришло ощущение покоя, окутавшего его, словно мягким одеялом. Он чувствовал себя безмерно счастливым и в то же время глупым. Взглянув на нее, испугался, увидев, что она смотрит в потолок широко открытыми глазами.

Собственный голос показался ему слишком громким.

– Я, – проговорил он, – я, наверное, не должен был...

Ее блуждающий взгляд, скользнув, остановился на нем. Глаза, казалось, смотрели из бездонной глубины. Рука медленно обвилась вокруг его шеи и снова притянула к себе его лицо. Нескончаемо долгое мгновение, два сердца бьются в унисон, чайник уже не свистит, сквозь густой туман слышится неясный шепот. И вдруг она оторвалась от него, судорожным движением поднялась на ноги. Походила по комнате и остановилась перед ним. Щеки ее пылали.