Джон Карр - Ведьмино логово

– Я все знаю, – задыхаясь, проговорила она. – Я – бесчувственное животное. Испорчена насквозь, вот и все. Так себя вести, когда Мартин...

Он тоже встал и обнял ее за плечи.

– Не думайте об этом. Постарайтесь больше об этом не думать, – говорил он. – Все уже кончилось, как вы не понимаете? Дороти, я люблю вас.

– Вы думаете, я вас не люблю? – сказала она. – Я никогда не полюблю, никого не смогу полюбить так, как я люблю вас. Мне даже страшно. Это первая мысль, с которой я просыпаюсь утром, ночью вижу это во сне. Но ведь ужасно, что я думаю об этом сейчас, когда...

Голос ее задрожал. Он почувствовал, что все крепче сжимает ее в своих объятиях, словно стараясь от чего-то удержать.

– Оба мы немного сошли с ума, – продолжала она. – И вы не дождетесь от меня признаний, я не буду вам говорить, что вы мне дороги. Просто нас обоих взбудоражила эта ужасная история...

– Но ведь она когда-нибудь кончится? Боже мой! Неужели вы не можете перестать об этом думать? Вы же прекрасно знаете, чего стоят все эти страхи. Ровным счетом ничего. Вы же слышали, что сказал доктор Фелл, правда?

– Не могу вам объяснить. Я знаю, что я сделаю. Я уеду. Уеду отсюда сегодня же... завтра... я забуду вас.

– И вы сможете забыть? Ведь если вы сможете...

Он увидел, что ее глаза наполнились слезами, и выругал себя. Стараясь, чтобы голос звучал спокойно, он продолжал:

– Совсем не обязательно забывать. Мы должны сделать совсем другое. Мы должны найти объяснение всей этой чертовщине – убийствам, проклятиям, словом, всей этой глупости, и тогда будем свободны. Тогда мы вместе уедем отсюда и...

– И вы захотите быть вместе со мною?

– Дурочка ты моя!

– Но ведь я... – жалобно проговорила она. – Я ведь только спросила... Боже мой, подумать только, что еще месяц назад я читала в книгах и думала, а вдруг я уже влюбилась в Уилфрида Денима и сама об этом не знаю, и не могла понять, зачем поднимать вокруг этого такой шум; а теперь думаю о себе теперешней, какая я была дура, я ведь могла сделать бог знает что.

Она яростно тряхнула головой, а потом улыбнулась. На ее лице вновь появилось шаловливое выражение. Она говорила шутливо и в то же время так, словно прикасалась к сердцу острием ножа и со страхом ждала, когда же брызнет кровь.

– Надеюсь, вы это серьезно, сударь. Я ведь могу и умереть, если вы шутите.

Рэмпол пустился в объяснения, разглагольствуя на тему о том, до какой степени он ее недостоин. Молодым людям свойственно такое поведение, и Рэмпол дошел до того, что говорил это всерьез. Эффект от его слов был несколько испорчен тем, что в самый ответственный момент своей пламенной речи он угодил рукавом в масленку с маслом, но она только посмеялась над его бедственным положением, сказав, что пусть он хоть весь вываляется в масле, ей это совершенно безразлично. Тут они решили, что надо наконец поесть. Она то и дело повторяла, что все это «просто глупо», и он беззаботно ухватился за высказанную мысль.

– Выпей ты, наконец, этого дурацкого чая, – предложил он, – положи себе идиотского лимона и soup-?on [24]кретинского сахару. Пей, пожалуйста. Странное дело, но мне ужасно хочется запустить в тебя этим идиотским тостом, именно потому, что я тебя так люблю. Мармеладу? Умственные его способности значительно ниже среднего. Весьма рекомендую. Кроме того...

– Умоляю тебя! Доктор Фелл может вернуться в любую минуту. Перестань дурачиться! И нельзя ли открыть окно? Вы обожаете духоту, американцы паршивые. Открой, сделай милость.

Он широким шагом подошел к окну и раздвинул шторы, продолжая свой монолог и стараясь подражать ее манере речи. Дождь поутих. Распахнув створки окна, он высунул голову наружу и невольно посмотрел в сторону Чаттерхэмской тюрьмы. То, что он увидел, не вызвало в нем ни страха, ни удивления, а только спокойное, торжествующее удовлетворение.

– На этот раз он от меня не уйдет, – решительно заявил Рэмпол. – Я поймаю этого су...

Продолжая говорить, он обернулся к девушке и протянул руку, указывая в даль, скрытую потоками дождя. В кабинете смотрителя Чаттерхэмской тюрьмы снова горел свет.

Вероятно, это была свеча – крохотный мерцающий огонек, чуть пробивающий темноту. Едва взглянув в сторону тюрьмы, она схватила Рэмпола за плечо.

– Что ты собираешься делать?

– Я же сказал. Само небо так решило, – быстро проговорил он. – Вздуть его так, чтобы ввек не забыл.

– Неужели ты туда пойдешь?

– Неужели нет? Вот увидишь. Посмотри и увидишь.

– Я тебя не пущу. Нет, я серьезно, серьезно тебя прошу. Это невозможно!

Рэмпол рассмеялся демоническим смехом – именно так смеются опереточные негодяи. Он взял со стола лампу и быстро пошел по направлению к холлу, так что ей пришлось за ним бежать. Казалось, что она кружится, вьется вокруг него.

– Я ведь просила тебя не ходить!

– Просила, – ответил он, натягивая пальто. – Лучше помоги мне, я не могу попасть в рукава. Вот так, молодец. А теперь мне нужна, – добавил он, осматривая стойку для зонтов, – хорошая палка. И потяжелее. Эта как раз подойдет. «У вас есть оружие, Лестрейд [25]?» – «Да, я вооружен». И вполне достаточно.

– Предупреждаю, я пойду вместе с тобой, – заявила она таким тоном, как будто он был в чем-то виноват.

– В таком случае надень пальто. Я не знаю, сколько времени этот шутник заставит нас ждать. Я вот думаю, не взять ли мне фонарик? Насколько я помню, доктор вчера оставил свой фонарик на столе. Итак?

– Родной мой! – воскликнула Дороти Старберт. – Я так и знала, только не верила, что ты разрешишь мне пойти с тобой.

Промокшие насквозь, шлепая по грязи, они перебежали через лужайку и оказались в луговине. Дороти никак не могла перелезть через ограду, ей мешало длинное пальто; подсаживая ее, он ощутил на своей мокрой щеке поцелуй, и радость от предвкушения встречи с этим господином в кабинете смотрителя несколько померкла. Это не игрушки. Это опасное, неприятное дело. Он всмотрелся в темноту.

– Послушай, – сказал он, – шла бы ты лучше назад в дом. Это нешуточное дело, и я совсем не хочу подвергать тебя опасности.

В наступившем молчании было слышно, как дождь барабанит по его шляпе. Ничего не было видно. Сквозь струи дождя, хлеставшего по траве луга, пробивался только этот одинокий огонек.

– Мне это известно не хуже, чем тебе, – ответила она; голос ее звучал холодно и твердо. – Но я должна узнать, в чем дело, и ты должен взять меня с собой. Да ты и дороги не найдешь, тебя нужно проводить. Вот тебе! Шах и мат, дорогой мой.

Она стала подниматься по склону, разбрызгивая лужи. Он шел следом, раздвигая мокрую траву своей тростью.

Оба они молчали, когда дошли до ворот тюрьмы, Дороти тяжело дышала. Вдали от уютного камелька нужно было постоянно твердить себе, что в этом старинном здании, где некогда царили кнут и виселица, нет ничего сверхъестественного. Рэмпол нажал кнопку фонарика. Белый луч света прошил насквозь заросший травой узкий проход, на минуту там задержался и двинулся дальше.