Раяна Люпин - Осколки жизни

Шеф быстро побежал на выход, боясь за свою репутацию:

– Мы не разглашаем информацию о деле!

Недалеко от дороги, среди бегающих туда-сюда людей, звуков щелкающих аппаратов и ручек, чужих возгласов, шум приезжающих всё новых и новых машин, шелест листков, Даниэль заметил высокого худого человека, который одной рукой придерживал потрепанную книжку с белыми истертыми годами буквами «Дневник».

Эти страшно спокойные черные глаза давали прочувствовать противный холодок, проникающий сквозь кости и душу.

– Стой! – когда незнакомец понял, что Даниэль хочет к нему подойти, он скрылся из виду.

Даниэль стоял как ошпаренный или мнимо выключившийся от мира.

Глаза, та тревожная, неоднозначная тьма, неподвластная разуму. Хищный и нелюдимый взгляд. Вот что его сильно обеспокоило.

Молчание в салоне автомобиля Браунов сопровождала до самого очага, который больше не согреет сердца. Можно сказать, что в самом доме царила ужасная тишина.

София села за косметический столик не ради того, чтобы очередной раз припудрить носик и пойти на работу, а для того, чтобы переосмыслить происходящее. Она распустила копну испорченных от стресса волос, голова зудела так, что никакое мощное лекарство и горячая ванная не помогла бы. Её тянуло к не заправленной кровати, потому что сон всегда выручает, он временно избавляет нас от всего, теряется связь с внешним миром. София при любых случаях использовала биологическую нужду в перезагрузке ради улучшения действительности, происходящее в её жизни. «Сны – лучше реальности. Правда, они не настоящие» – проскользнуло в черепной коробке, когда она направилась к кровати.

Муж, Алек Браун, решил пропить своё горе. Холодный коньяк обмачивал сухое горло, одновременно опьяняя и облегчая от страданий. Потекли горючие слёзы, искусно скрытые за время пребывания в полицейском участке. Он держался как мог, подобно высокой, горделивой скале. Он плакал, как измученный ребенок, ибо боялся, что его услышат, заметят, осудят. Но кто? Сына нет, жена закрылась в их комнате и душераздирающе воет в подушку. Совесть? Стыд? Не совсем. Злость.

Он плакал от кипящей злости. Почему именно они, а не другие? Почему именно их сын, а не Кэлли? Соседская девчонка вполне могла быть вместе с Полом до убийства. Может они соврали, что его не было вместе с Кэлли? А возможно ли то, что это отец Кэлли убил ЕГО сына? Черт. Черт. Черт.

Даниэль пока мчался в университет, где училась Элизабет, поспешно разгребал папку с анализами судмедэкспертов. Профессионалы подтвердили гипотезу насильственного убийства бедной студентки, вот только отпечатки размазаны, микроскопические кусочки ткани, кожи не нашли, на клочке бумаги использовали ручку, найденную в доме у Элизабет – маньяк хорошо постарался стереть улики, убрал остатки своего ДНК и был максимально осторожен. Опытный, наверное, и Даниэля бесил этот факт. Он ненавидел слишком умных преступников.

Директор, полная женщина преклонного возраста, в отвратительном зелёном костюме, не радовалась приходу представителя полиции, потому что её особо волновало престиж учебного заведения. В последние два года поступили лишь двести молодых людей – это мало для городского «лучшего» университета.

– Садитесь, детектив. И по каким причинам вы у нас здесь? – уставшим голосом сказала она в ходе приветствия.

– Миссис Дженкинс, меня заинтересовал этот юноша, – Даниэль без лишних разговоров, сразу же открыл папку, в котором лежали распечатанные фотографии, скачанные с сайта образовательного учреждения.

– Угу, – директриса робко, но с особой резкостью взяла снимки и глазами пробежалась по лицам, пока не остановилась на выделенном маркером, человеке, – Конечно, я его знаю! Питер Макконахи! – воскликнула Дженкинс, раскинув удивленно руки, – Что-то случилось? – стало видно, как она переживает за него.

– Он ваш родной человек? – мимолетно последовал следующий вопрос.

– Не совсем родной. Питер сын моей подруги детства, – секундная пауза, женщина задумалась, – Он ярко отличился среди одногодок, дружил с Элизабет, но мне лично кажется, что они находились в любовных отношениях. Ну, знаете, я опытная женщина и есть одно правило: если юноше нравится дама, то он проводит с ней все свободное время. А Питер с Элизабет были, как не разлей вода.

– Весьма интересно. А между ними были какие-то ссоры? Знаете хоть что-нибудь? Может мать Питера что-то рассказывала?

При упоминании матери возможного подозреваемого, миссис Дженкинс невольно поморщилась, будто бы сглотнула горький пунш.

– Нет, нет. Что вы, детектив, – она нервно стиснула губы. – Питер паинька и серьезный парень.

– Хорошо. Надеюсь, что это так, – детектив колебнулся на секунду, а затем, взвесив свежую информацию, встал со стула. – Благодарю вас за помощь, – он мигом проверил время на разбитом телефоне. – Что ж настала его очередь к допросу. Подскажите, где я могу найти его?

– У них сейчас вроде лекция «История архитектуры»… Хм… начинается где-то в 10:30.

Женщина искала очки, чтобы рассмотреть стоящие на противоположной бирюзовой стене электрические часы.

– Поздравляю, у вас есть двадцать минут, – сказала она – Надеюсь, этого достаточно, чтобы поговорить с ним.

Поблагодарив старушку, Даниэль побежал на первый этаж по металлическо-деревянной лестнице, которая пережила и падения метеоритов, и обе мировые войны, и сегодняшний день. Да весь университет ветхий, словно карточный домик, даже выглядит еще мрачнее, нежели домик Даниэля. Он не удивился бы, если узнал, что здание скоро сносят или поставят на генеральный ремонт.

Будучи любознательным ребенком, Даниэль четко помнил, как тайком скрывался в чердаке, потому что для него там таились сокровища, а не скучные нравоучительные сказки и прописи. Ночные побеги, казалось, никогда не закончатся, пока однажды, когда его отец работал над сложным проектом, заметил чью-то тень у лестницы, так и поймал проказника.

Даниэль побаивался рассказать, чем он там занимается, ведь поиски сокровищ, заинтересованность к пролежавшим более ста лет книжкам с красочными иллюстрациями, прослушивание музыкальной шкатулки с крутящейся балериной в розовых пуантах, станет нечто смешным для взрослого. Вместо ругательств и угроз с поднятым указательным пальцем, Николас отвел сына в кухню, посадил за стол и принялся потихоньку готовить.

– Так, Даниэль, ты понимаешь, что я не люблю ругать тебя и других. Но многие родители грешат этим, ругают своих детей и говорят очень-очень плохие слова. А люди, если хорошо подумать, по своей природе собиратели и охотники, – начал речь отец, наливая какао в две большие керамические кружки, – За всю жизнь мы создаем вещи, ломаем, прячем их или продаем, но значительную роль играют слова. Но никто не понимает этого.