Пётр Некрасов - Маньяк, похожий на меня. Детективные рассказы и повести

И вышел из учебного класса, зацепив гитарой за притолоку. Обиделся, то есть.

– Вы пришли спросить, можно ли брать с собой в поход посторонних? – спросил Саша и тут же проклял сам себя. Бородатый Толя, поражённый Сашиной проницательностью, смотрел на него теперь с таким восхищением, что пришлось язвительно добавить: – Или насчёт водки, сколько покупать?

Толя даже очки с носа снял, а Левин расхохотался особым, беззвучным смехом человека, собравшегося эмигрировать в Израиль. Майя пихнула его локтем, и серьёзно сказала:

– Витька Светлов…

– Виктор Сергеевич! – тут же поправил Левин, давясь хохотом.

– Виктор Сергеевич Светлов сказал, что приведёт свою знакомую, сокурсницу. Мы с ней никто не знакомы, конечно…

– Это очень плохо! – Толя удручённо покачал бородой.

– Светлов – это тот, который сейчас ушёл?

– Нет, – Левин уже не смеялся, только улыбался, – это как раз другой…

У пожилого барда Э. Я. Мурашова было в «Бригантине», как выяснилось, два любимых ученика – Вадик и Витя. Вадик лучше играл на гитаре, Витя лучше сочинял стихи. Витя, закончив школу, поступил на филологический, Вадик никуда не поступил, подрабатывал расклейкой афиш и утверждал, что «любимцу муз не нужен вуз». Оба по-прежнему проводили в «Бригантине» всё свободное время.

– Светлов – это длинный такой, – догадался Саша, – в кепке джинсовой всегда ходит?

Виктор Светлов зимой и летом щеголял в кепке, брезентовой штормовке с белой рубашкой под ней, чтоб видно было, какой он закалённый и какой небогатый. Однажды Брославский даже видел его по телевизору в передаче про молодёжь. Молодой бард из «Бригантины» довольно долго «рассказывал об истории своей песни», а потом взял да и запел Бёрнса в переводе Маршака, уверяя:

Стихи были хорошие, а играл на гитаре он и правда отвратительно, не играл даже, просто стучал ладонью по струнам.

А зимой «Бригантина» лишилась своего рулевого и капитана. «Бригантину» чуть не закрыли сразу, но в разгар учебного года это ой как непросто. Поэтому у штурвала и оказался один из любимых питомцев автора бессмертной песни про сосновые шишки. И да – это оказался именно тот, кто учится на филологическом и поёт про честную бедность по телевизору. Истеричные девочки в массе своей перестали посещать «студию авторской песни», потому что Витька Светлов – это, скажем прямо, не совсем Э. Я. Мурашов.

– Эдуард Мурашов отбыл на историческую родину, – играя бровями, пояснил старшеклассник Левин и снова получил локтем в бок от Майи. – Тоже своего рода поход.

Кажется, это сказано специально для Толи. Тот промолчал, но так сурово покачал из стороны в сторону бородой, что стало ясно: эмиграция в Израиль – это тоже очень плохо. Толя не относился к любимым ученикам, но остался в «Бригантине» из принципа, не слишком и ему самому понятного.

– Вы хоть палатку ставить умеете?

– Палатка не проблема. У нас для этого Толя есть, а он русский богатырь, – сказал Миша Левин, небрежно кивнув головой вправо, – но я вот, например, в лесу по солнцу дорогу не найду.

– Он чего, – спросил Брославский с огромным подозрением в голосе, – хочет, чтобы я с вами поехал и нашёл вам дорогу? Этого хочет ваш Виктор Сергеич?

– Ну не лично вы, Александр, – печально сказала Майя. До неё, кажется, дошло, что уговаривать Сашу – дело безнадёжное. Толя в очередной раз шумно вздохнул, уронив на стол тяжёлые руки культуриста. На левом запястье у него вместо часов укреплён ремешком компас – видимо, на случай, если Толя заблудится, не дождавшись вылазки в лес.

– Мы узнали, что ваш руководитель болеет. Но мы надеялись, что кого-то попросить можно.

Господи, это правда! Бардам из «Бригантины» срочно потребовался проводник по лесу. Чингачгук, он же Соколиный Глаз.

Саша выдвинул ящик стола и сгрёб туда верёвочную упряжь, которая явно отвлекала Толю. Толя морщил лоб, пытаясь понять, зачем она, и постоянно при этом расстёгивал и застёгивал ремешок компаса. Русский богатырь оказался на редкость нервным.

– Я с вами не пойду, товарищи, – как можно спокойнее сказал Брославский. – И попросить мне сейчас тоже некого, потому что лето.

Брославскому очень захотелось процитировать Аркадия Палыча Коваля. Правда, сказанное касалось не поездки в лес на электричке, а скалолазанья – занятия, где ошибки несколько дороже ценятся. Аркадий Палыч выражался в таких случаях просто, но довольно зло: перед тем, как ты куда-то полез, подумай для начала о том, как ты оттуда грохнешься и сдохнешь. Или как сдохнет тот, кто тебя полезет выручать.

– Но вы же, наверное, не в Заполярье едете и не в горы? Вы куда-то в пригород собрались, с одной ночёвкой, летом, и вас там человек десять. Правильно?

– Час двадцать электричкой, с Финляндского вокзала, – чётко, как будто отвечал контрольную или заполнял анкету на выезд из страны, отрапортовал Миша Левин. – Едем мы пятеро, и ещё Светлов приведёт свою девушку.

– И Вадим сказал, что кого-то приведёт… – напомнила Майя.

– У Вадима нет девушки, – тяжело вздохнул Толя, – и это очень плохо.

Надо им правду сказать, подумал Саша. Не надо вам никуда ехать, товарищи. Это у вас не «первый выезд» получится, а последняя прогулка романтиков с гитарами, которые обожают петь про палатки, но не умеют их ставить. Бард Мурашов не сумел вернуть ушедшую молодость ни себе, ни другим. А уж если едете, не зовите никого с собой. Приглашённые там загрустят.

– Да всё у вас будет хорошо, товарищи, – с широкой улыбкой пообещал Брославский. Майя понимающе улыбнулась в ответ и первая поднялась из-за стола…

…Брославский специально прождал в турклубе ещё полчаса. Он прекрасно заметил, как Толя напоследок зачем-то снял с руки компас и тихонько положил на один из стульев. Вроде, случайно забыл. Саше даже интересно как-то стало, о чём таком задумал поговорить с ним наедине этот русский богатырь.

Толя вернулся ровно через полчаса. Саша сразу показал ему компас, повертев на ремешке, как дохлую крысу. Толя компас взял, снова грузно уселся на стул и сразу принялся протирать очки, стащив их с носа. Близорукость у него и правда сильная.

– Вы верите в предчувствие, Александр? – смиренно спросил Толя. Лишённые защиты линз, голубые, с фиолетовым отливом глаза его смотрели при этом так кротко, будто Толя решил в случае неправильного ответа притащить Брославского в лес силой.

– Верю, – сказал Саша, и собеседник, настроившийся, видимо, на долгий спор эзотерического характера, снова растерянно моргнул, но тут же собрался с мыслями.

– Год назад, – сообщил Толя похоронным тоном, – я ходил в «Бригантину» как на праздник. Как в храм ходил. Вы слышали последние песни Эдуарда Мурашова, Александр? Не про туманы и про шишки, а настоящие, лучшие его песни? «Покров на Нерли» вы слышали? «В старой часовне»?