Пётр Некрасов - Маньяк, похожий на меня. Детективные рассказы и повести

Брославский сокрушённо покивал. Надо было, конечно, запереть двери и вовремя уйти. Не померли бы эти романтики в страшном пригородном лесу без Толиного компаса.

– Сейчас – не то! – доверительно сказал Толя, вполне удовлетворённый пониманием собеседника. – Вы бы слышали, Александр, последние Витькины песни – они переполнены грязью. А Вадим вообще… вы знаете, Александр, он теперь посещает рок-клуб!

– Это ужасно, – согласился Брославский, – но вы же водку-то не берёте, как я понял?

– Да Бог его знает, – чуть ли не шёпотом проговорил Толя и склонился над столом, коснувшись его бородой, – что там с нами будет в этом лесу муравьином!

– В каком? – переспросил Брославский.

Для пущего, очевидно, идиотизма Толя оглянулся на дверь. Не дай Бог, подслушают.

– «Муравьиный лес». Новая песня Витьки Светлова, никто не слышал ещё. Он только пообещал, что споёт и расскажет. Он теперь не просто поёт песни, он сначала про них расскажет, а потом споёт. Так делал Высоцкий. А вы знаете, Александр, что Высоцкий умер страшной смертью? Можете мне не верить, можете смеяться. Но я точно знаю, что Витька Светлов нас не просто так в этот лес везёт. Он там жил, на даче, в посёлке рядом. И что-то очень плохое там с ним случилось. Ещё в детстве.

– Это он так сказал? Или это такое предчувствие?

Толя поджал губы, спрятанные в бороде, и снова стал похож на глубокого старика. Оказалось, он просто вспоминает стихотворные строчки:

Толя цитировал нараспев, но было ясно, что в любую секунду он способен запеть. И чтоб предотвратить это бедствие, Саша Брославский спросил скучным деловитым тоном:

– Как называется посёлок, где Витька Светлов жил в детстве? Оселки?

Толя обалдел. Ему было бы неприятно это признать, но в данном случае он не «изумился», не «был поражён» и даже не «вытаращил глаза» под мощной оптикой, а именно что вульгарно «обалдел», не понимая, как же Брославский угадывает то, чего ему не говорили? И Саша цинично воспользовался этим:

– Ладно, товарищ, говори, во сколько вы на вокзале собираетесь. Я подойду, посмотрю, как у вас рюкзаки собраны. Если вдруг окажется время свободное, могу довезти до места, мне не трудно. Места знакомые. У самого там дача была.

– В одиннадцать утра, на Финляндском, – тихо сказал Толя. Он сидел за столом, и смотрел снизу вверх на Брославского, который поднялся, чтобы наконец-то уйти. Брославский был очень зол на себя самого и на студию «Бригантина», разумеется, тоже. Мне это надо? Мне это ну вот совершенно не надо! – думал он. А Толя, оказывается, думал о другом.

– Александр, – спросил он всё так же тихо, но с новой ноткой в голосе. Видимо, каждый новый человек, кто присоединялся к грядущему походу, автоматически вызывал у Толи опасения и сомнения, причём самого непредсказуемого свойства, – если не секрет, вы сами какой национальности?

Сашу Брославского трудно поставить в тупик, но Толе это удалось. Больше всего хотелось назваться могиканином, гуроном или каких там индейцев обычно зовут, чтобы без лишних проблем сходить в лес. Но Толя, насколько его за полчаса узнал Саша, вполне мог не понять шутки.

– Брославский, – пояснил Саша, – это, как ты понимаешь, от названия города. Вроцлав, есть такой город в Польше. Так что я, очевидно, в каком-то поколении поляк. Но, честно говоря, пока ты не спросил, я никогда об этом не задумывался. Можно, я дверь закрою?

Толя не возражал, сразу встал из-за стола. Но Саша всё-таки расслышал, как Толя пробормотал себе в бороду, как бы самого себя уговаривая, что ситуация не так уж плоха, что шансы на спасение есть:

– Тоже, в конце концов, славяне…

Ну плохо у них были собраны рюкзаки!

Рюкзак Толи оказался просто неподъёмно тяжёлый, как будто русский богатырь забавы и удали ради напихал туда булыжники и корчёванные пни. Рюкзаки Майи и Левина выглядели типично для школьников, собирающихся сдавать экзамены на отлично. То есть бугрились и торчали в разные стороны самыми разными предметами, найденными по квартире в спешке рано утром. Саша смог различить пакет с солью, топор, краешек байкового одеяла и покачал головой. Майя виновато развела руками и сказала:

– Лев, можешь это всё уложить как-то рациональнее?

Марецкий, разумеется, явился на вокзал как был накануне – с гитарой за спиной и в новых, только что купленных кедах. Но этого мало. Следом за ним шёл хрупкий, симпатичный и скромный на вид юноша, одетый в штаны цвета хаки и рубашку армейского покроя. Увидев, кого притащил с собой Марецкий вместо ожидаемой девушки, Толя вздохнул с таким ужасом, что оглянулись все пассажиры на перроне.

– Его зовут Брюс! – весело сказал Марецкий, кажется, даже не понимая, в каком количестве грехов, противных славянской морали, его только что заподозрили. – Вы его никто не знаете, мы с ним на концерте «Наутилуса» познакомились.

Марецкий смотрел мимо Саши. Просто не замечал присутствия человека, который посоветовал певцу оставить дома гитару. А Брюс сразу увидел Майю с Левиным и сказал им:

– Когда укладываешь рюкзак, что главное? Главное – логику понять!

– Давай, расскажи мне про логику… – прошипел Левин, пытаясь застегнуть пряжку на ремешке, порванном ещё лет двадцать назад предыдущим поколением романтиков.

Виктор Сергеевич Светлов, он же Витька Светлов, появился, как и полагается человеку ответственному за всё, минуты за три до отправления электрички. Он шёл по перрону, натянув кепку до самого носа и сунув руки в карманы брезентовой куртки. Рубашка на нём была белая, свежая. Рюкзак за спиной – новый, удобный, с алюминиевой рамой. Но это всё не главное. Главное, что рядом шла унылого вида, стройная, хотя немного сутулая девушка, облачённая в тёмно-жёлтый гэдээровский комбинезон и тяжёлые ботинки. Вообще без рюкзака.

Надо отдать должное Светлову – это не вышло похоже на смотрины невесты. Скорее казалось, что романтик, бард и звезда молодёжных телепрограмм Виктор Сергеевич раздобыл где-то породистую лошадь тёмно-жёлтого цвета и теперь хвастается.

– Прошу любить и жаловать! Это Таня Таволгина. Она учится со мной на курсе!

– Я люблю авторскую песню, – скромно сказала Таня, остановив выжидающий, хотя и унылый взгляд на золотистой гитаре над головой Вади Марецкого.

– А это Брюс! – вместо ответа сообщил Вадя. – Тоже прошу любить и жаловать! У парня гениальные уши. Он разобрал мне все тексты «Нау», прямо с кассеты!

Другой бы смутился сомнительному комплименту, но только не мальчик в зелёном. Он прервал беседу с Майей, которой что-то доверительно, чуть ли не на ухо втолковывал, шагнул через рюкзак, а заодно через Мишу Левина возле рюкзака, и обратился непосредственно к Тане: