Андрей Прокофьев - Мертвец (хроника одного коматозного сна)

Елисеев, с опухшим от недосыпания лицом, сидел напротив гражданина Никитина, которого вызвал на допрос по делу Сергеева, хотя два дела не были объединены в одно. Каждый из подследственных обвинялся в убийстве, у каждого имелась своя жертва, с разницей в две недели, и каждый из них пытался авантюрно скрыться, рванувшись напролом, увидев полицейских.

Никитин держался более спокойно, чем Сергеев. Просто успел адаптироваться, сумел свыкнуться со своим незавидным положением. Вот на этом и решил сыграть Елисеев. К тому же тот бред, что собирал Никитин, на допросе у Панченко. Сейчас свидетель перед ним. Теперь можно обратиться непосредственно.

Выглядел Никитин осунувшимся. Бледная кожа на лице и руках сразу бросалась в глаза. Физическая сила, которой, в достаточной мере, обладал Никитин как-то стерлась, обмякла. Сейчас этот крупный и еще недавно уверенный в себе молодой парень был больше похож на громоздкий, недвижимый предмет, с полной, загнанной апатией – это можно было отметить сразу, достаточно посмотреть в глаза Никитина, которые выглядели сонными, затянутыми прозрачной пленкой. Крупный рот, с такими же габаритным носом, коротко подстриженные волосы – всё это виделось ненатуральным, особо болезненным, и лишь отчасти напоминало о том, что местные условия не лучшим образом влияют не только на психику, но и на внешний вид подозреваемых. Хотя глупо отделять одно от другого. Впрочем, Елисеев и не пытался этого делать. Просто изучал, смотря на Никитина, который, к этому моменту, еще не успел произнести ни единого слова, всё время прятал свой взгляд, отправляя его в сторону, ничем непримечательного, вышарканного линолеума.

– Скажите, Максим Алексеевич, как выглядел мертвец? – резко спросил Елисеев, Никитин сильно вздрогнул, а после держал минутную паузу.

Елисеев терпеливо ждал, не сводя глаз с лица Никитина, на котором медленно, но четко проявлялись изменения. Никитин начал оживать. Происходило именно то, на что рассчитывал Елисеев.

– Он крупный, примерно, два метра ростом. У него едва различимые глаза. Страшная одежда, он реально поднялся из гроба. Сгнившая кожа. Местами видно желтые черепные кости.

Никитин начал спокойно, но очень быстро перешел на возбужденный темп. Его глаза задвигались. Теперь он постоянно оглядывал скудное убранство кабинета. Искал понимания на лице Елисеева, хотя тот озвучил всего один единственный вопрос.

– Мертвец говорил? Ты слышал его голос? – спросил Елисеев.

– Нет, он не может, он утерял способность говорить – импульсивно ответил Никитин, и Елисеев подумал о том, что заключенный переигрывает или с ним происходит что-то пока неопределенное, а всего лишь стоило затронуть образ мертвеца.

– Откуда ты знаешь, что мертвец утерял возможность говорить. Ты сам пришел к такому выводу или кто-то подсказал тебе это – серьезным, даже мрачным, тоном спросил Елисеев.

Никитин же странно улыбнулся.

«А у него проблемы с головой» – подумал Елисеев.

– Вы же мне сказали. Зачем вы меня спрашиваете? Может вы забыли, но об этом вы сказали мне – прошептал Никитин и сразу после этого оглянулся на тяжелую, металлическую дверь.

– Я тебе сказал? – изобразив крайнее удивление, спросил Елисеев.

– Я спросил: кто вы, что вам нужно? А вы ответили за него: он вам не ответит, он больше не может говорить – озвучил Никитин, но Елисеев не мог вспомнить этого, не мог вспомнить когда, в какой момент, это произошло. Помнил лишь лицо Кати, из-за рта которой стекала тонкая струйка крови. Помнил, что спустя несколько секунд лицо Кати начало исчезать, ему на смену проявлялось лицо совершенно незнакомой девушки, а затем появился звук приближающихся автомобилей. Тогда отошел в сторону, спрятался в углубление стены, почувствовал спиной холодную сырость кирпича, а Никитин заметался. Еще секунда, и Никитин, освещенный светом фар, бросился бежать. Полицейские рванули за ним. Первая машина следом, две другие разделились, чтобы перехватить убийцу (данный район был хорошо знаком сотрудникам). Никто не заметил Елисеева, никто не мог его заметить. Ведь спустя тридцать секунд Елисеев проснулся в собственной кровати. Долго тяжело дышал. Затем нервно, кусая фильтр, смолил сигарету. После еще одну, вспоминая странную сцену, которая не имела разумного объяснения.

– Вы не верите мне. Почему вы не хотите мне помочь. Вы могли бы. Они бы вам поверили. Как вы будите с этим жить, зная о том, что благодаря вашему молчанию, конкретный человек, живой человек, будет уничтожен, он будет лишен всего, он будет заживо гнить в колонии. Вместо того чтобы жить, работать, любить.

Голос Никитина срывался в истерику. Руки начали трястись. А Елисеев выдерживал гроссмейстерскую паузу.

– Со мной всё кончено, теперь со мной всё кончено – прошептал Никитин.

– Неужели ты думаешь, что сможешь меня втянуть в свои болезненные фантазии. Я тебя вызвал на допрос лишь потому, что по нашей округе продолжает распространяться много легенд и слухов на тему мертвеца, на тему всей этой мерзости. Но мы разберемся. И по поводу моего непосредственного присутствия там, где ты совершил убийство, то я был там. Я находился в одном из автомобилей, которые преследовали тебя, когда ты очень резво бросился от нас наутек, когда ты чуть не оставил нас с носом, еще не много и тебе удалось бы уйти. Откуда ты настолько досконально знаешь все входы и выходы, все возможные проходы и щели. Я могу согласиться лишь с теми выводами, что сделал мой коллега: ты убил девушку – разразился нервным, довольно жестким, монологом Елисеев.

Никитин выглядел жалко, окончательно потерянным. Последние признаки обозначившейся надежды покидали несчастного стремительно, он вновь превращался во что-то аморфное, раздавленное, но всё же попробовал сделать заключительную попытку.

– Не могло вас быть в автомобиле. Не могли вы меня преследовать. Вы оставались там, вы спрятались, а после незаметно покинули это место, буквально, растворились в темноте.

– Ладно, допустим – глубоко выдохнув, произнес Елисеев, затем помолчав десять секунд, добавил: – Только вот неувязка получается. Как ты мог видеть, что я незаметно покинул место преступления, что меня, как ты говоришь, не заметили оставшиеся возле трупа полицейские. Ведь ты, в это время, пытался спастись бегством. Ты использовал свою последнею возможность уйти от неизбежного правосудия. Поэтому, если даже представить, что всё было в соответствии с твоими словами, то ты этого видеть не мог, а значит, ты сам признался в собственном же вранье. Даже не пытайся мне еще что-то говорить – закончив с монологом, Елисеев потянулся за сигаретой.

– Но я видел, это находилось в моей голове. Да, я бежал, но я видел и никогда не смогу этого забыть – произнес Никитин.