Дарья Калинина - Детектив на море

Очнувшись, Вероника заявила, что ничего не слышала – ни воплей, ни звуков борьбы. Разве что шаги и поскрипывание досок, но потом все затихло. Ей удалось слегка заснуть, и она пребывала в полудреме вплоть до момента, когда в комнату вошли ее господа в сопровождении Гаше и гостиничной дамы.

Настала ночь. Гаше заявил, что сегодня к жандармам больше не поедет, тем более что участок наверняка уже закрыт. Хозяйка не настаивала. Побледневшая и трепещущая, она гадала, как лучше поступить: по-тихому избавиться от лежавших в комнате мощей, чтобы не нанести ущерба репутации заведения, или, наоборот, предать случившееся огласке и тем самым привлечь к себе всеобщее внимание. Анита уже догадалась, что толстуха – профессиональная сплетница, виртуозно владеющая умением разносить толки.

Итоги коллективных раздумий подвел Максимов:

– Скрывать нельзя. Это убийство, пусть те, кому положено, займутся расследованием.

– Почему вы решили, что убийство? – спросил все еще находившийся в ступоре мсье Гаше.

– А как иначе? Не сам же он обрек себя на такую жуткую смерть… И где тогда емкость из-под кислоты? Ее унес убийца.

– Которого никто не видел…

– В комнате приоткрыто окно. Он влез через него и тем же способом убрался. Так, Нелли?

Анита вынуждена была признать, что логика Алекса безупречна. Оставался лишь один вопрос: если Жоржа убили, то за что?

– Записка… – прошептал мсье Гаше и протянул трясущуюся руку. – Под кроватью…

Листок с закорючками и набившим оскомину предостережением был изорван и наполовину черен – на него тоже попала кислота, превратив часть бумаги в труху. Но в том, что это именно та самая записка, никто не сомневался.

– Я и не знал, что Жорж получил ее, – пролепетал коммерсант, сделавшийся неожиданно для себя единоличным владельцем фабрики в Перпиньяне. – Где? От кого?

Ничего не смогла прояснить и хозяйка. Не совладав с расстроенными нервами, она всхлипнула и убежала к себе в каморку.

Максимов, обдумывая собственные теории, подступил к господину Гаше:

– А не вы ли все это подстроили, милейший? У вас была возможность и, что важно, мотив. Устранили партнеров, получили неограниченный доступ к фондам предприятия. Прибыль тоже теперь не нужно делить на четверых…

Этот выпад Гаше парировал вяло, с кислой гримасой:

– Если вы полагаете, что смерть моих компаньонов мне выгодна, то вы ошибаетесь. Между нами составлен договор, согласно которому в случае, если кто-то из нас уйдет из жизни, причитающаяся ему доля прибыли выплачивается его семье. Бессрочно. Я не только не выигрываю от их гибели, но и попадаю в труднейшее положение. Жорж умел великолепно налаживать контакты с поставщиками, Эмиль занимался финансовой стороной, следил, чтобы магазины, куда поставлялось наше вино, выплачивали нам все до последнего су. Гюстав контролировал производство, он потомственный винодел… Отныне все это ляжет на мои плечи. Даже не представляю, как буду справляться!

Анита, поразмыслив, приняла его сторону.

– Твои обвинения беспочвенны, Алекс. Возьмем практическую часть. Если бы господин Гаше задумал устранить своих компаньонов, он бы избрал более простой путь. К чему такой сложный спектакль с записками, обливанием кислотой? И как он умудрился столкнуть со скалы Эмиля, если в тот момент находился с нами?

Максимов сконфуженно потер чело.

– Да, многое пока не поддается объяснению. Разве что сообщники…

– Повторяю: я никого не убивал! – Апатия слетела с мсье Гаше, он занервничал, взбив свои пышные волосы. – Готов присягнуть, если хотите… И заметьте: я тоже получил записку. Моя жизнь может оборваться в любую секунду, как у этих троих.

– Но вы же не уничтожили свой экземпляр, – молвила Анита. – Возможно, поэтому вас и пощадили. Если я правильно понимаю, вам дано время, чтобы выполнить условия, указанные в записке.

– У меня нет намерения выполнять эти дурацкие условия! Переписывать, рассылать… Что за ерунда!

– Вам решать. Но как показывает практика, до беды недалеко…

По настоянию Максимова комнату с черепом и костями заперли, оставив в ней все, как было, до приезда следователей. Закрыли и окно, занавесив его изнутри гардинами, чтобы уберечь интерьер от посторонних взглядов. Господин Гаше коротал ночь в другом номере, благо «Гранд-Палас» не мог похвастать наплывом постояльцев.

Хорошо ли спалось коммерсанту после пережитых потрясений – доподлинно не известно. Что касается Аниты и Алекса, то им было не до сна. Аните чудились шорохи, шаги за стеной, она то и дело просила супруга выглянуть в коридор и проверить, не вскрыт ли замок в апартаментах покойника. Тревожную атмосферу сгущали вздохи и постанывания болезной Вероники.

Задремали только к утру, но были разбужены гулом голосов под окнами. Максимов отодвинул занавеску, выглянул через засиженное мухами стекло и присвистнул. У гостиницы стояло десятка два зевак из числа деревенских жителей – преимущественно баб и ребятни. Они галдели, сгрудившись у оконницы, за которой располагался номер с бренным прахом Жоржа.

– Н-да!.. – буркнул Алекс, задергивая штору. – Вести в этом захолустье распространяются с невероятной быстротой.

К обеду вся деревенька гудела как улей. А ситуация продолжала раскручиваться, и это лишь подливало масла в огонь. Двое или трое вернувшихся с промысла рыбаков подобрали вблизи от берега бутылки из-под лафита и анжуйского, в которых содержались послания, точь-в-точь схожие с теми, что погубили соратников господина Гаше. Злосчастные ловцы морских даров и не подозревали, в какую передрягу влипли. Дома они получили выволочку от жен, напуганных кривотолками, однако ругань не могла послужить исправлением содеянного. По мнению старожилов, являвшихся по совместительству главными мракобесами, треклятая записка завладевала всем существом того, в чьи руки попадала. Выбор был невелик: либо выполнить изложенные в ней требования, либо умереть страшной смертью.

Напрасно кюре – самый здравомыслящий и, наряду с аптекарем, просвещенный из поселян – силился образумить махровых невежд. Он даже созвал всех на внеочередную проповедь и призывал отрешиться от предубеждений, но факты свидетельствовали против его разумных речей. Один рыболов по прозвищу Плешивый Гастон, вняв доводам священника, прилюдно, прямо в церкви, изорвал зловещую бумагу. Ближайшей ночью запылал амбар у него во дворе. Гастон, живший бобылем, сумел погасить пожар, но наутро, прокопченный и заикающийся, прибежал к своему родичу, который тоже выловил в море бутылку с недобрым содержимым, выпросил у него записку во временное пользование, переписал ее не десять, а целых двадцать раз (на свое счастье, грамотой он владел в достаточной степени) и разослал по всем известным ему адресам, затратив четыре франка из сбережений, отложенных на черный день.