Петр Ингвин - Игрывыгры

– Я уже все сказал. А-а, про разговоры? Мне показалось, что если темы имеют важное значение, то существует некая информация, которой владеет наш подопытный кролик и которая дорогого стоит, если ради нее такие события заверчены.

– Или информация, которую в определенных условиях тот может получить. Привычными путями из него никто ничего не выбивает – значит, либо ее еще нет…

– Либо еще нет в его распоряжении.

– Либо нельзя показать, что некими фактами кто-то интересуется.

– Точно. Или, например, существует неизвестная нам бесценная вещь, которая очень нужна кому-то, и узнать ее местонахождение можно только через устроенные конкретному лицу конкретные передряги.

– Бывало и такое. Драгоценная вещь…

– Или секретный документ…

– Или спрятавшийся человек…

– Или вся эта катавасия – отвлекающий маневр от другой операции, которую ведут параллельно в другом месте, чтобы нужные органы отвлеклись на нашего кролика.

– Или чтобы нужные люди занимались его приключениями вместо прямых обязанностей, а в это время у них под носом что-то произойдет. Скажем, какой-то важный документ или свидетель исчезнет. Или новый как бы случайно появится.

– По поводу последнего интересная мысль появилась.

Пауза.

– Ну?

– Что если отвлекают нас?

– Доразмышлялись. Зачем и от чего нас можно отвлечь?

– Не знаю. Нам и в других случаях не докладывают, что мы делаем и для чего. Конечный результат известен заказчику, в лучшем случае еще шефу, исполнителям часто непонятен даже мотив. Даже тому, кто планирует операцию, сообщают другую версию событий, которая похожа на правду как прыщавая толстуха на свою аватарку.

– А если нас проверяют?

– Экзамен на профпригодность? Тогда разрешили бы инициативу. И не просто разрешили бы, а приветствовали.

– А если – проверка дисциплины? Чтобы выяснить, как мы умеем выполнять задания без лишних вопросов.

– Зачем же проверять так сложно? Могу придумать сотню ситуаций с гораздо большим эффектом и меньшими затратами. Думаю, что шеф тоже.

– А если… кто-то проверяет шефа?

Повисла очередная пауза.

– Да уж, наговорили. Мозговой штурм провели. Шеф был бы рад.

– Но что-то из этого – правда.

– Не спорю.

Дискуссия утихла, погрузившись в дебри самокопания до полного самозакапывания. Но ненадолго. Родилось новое предположение:

– Ты не думал, что чехарда событий имеет более простое объяснение? Вариант «Золушка».

– Не проходил такого, поясни.

– Объекту «фея» хочется без свидетелей побыть с объектом «отец», для этого объекты «мачеха» и «дочери» привычно сплавлены на подходящее общественное мероприятие, а для одной дочери, которую те не взяли, выдумываются всякие чудеса, лишь бы тоже спровадить с глаз долой хотя бы до полуночи, дольше не надо, поскольку фея к тому времени уйдет.

– Хочешь сказать, что все подстроенное – повод кому-то нужному без проблем остаться наедине с супругой нашего алконавта?!

На одном из мониторов произошло движение.

– Тихо! Шеф идет!

Быстрое шуршание сменилось тишиной, через минуту раздались шаги.

– Как поживает объект?

– Еще денек, и нашему соколику крышка. Все по плану. Скоро выход палочника.

– Чудненько. Продолжайте.

Едва шаги затихли, приглушенная беседа возобновилась.

– Брось. До участия палочника еще как до Сочи на дрезине.

– Но показать готовность надо, начальство это любит.

Оба разговаривавших на минуту отвлеклись, выслушав сообщение полевого координатора о происходящем с объектом, и первый вздохнул:

– Честно говоря, жалко мужика.

– На работе забудь про эмоции. Опасно для жизни.

– Я не о том.

– О чем же? Жалко – оно либо чувство, либо у пчелки, в любом случае жалит больно. Иногда смертельно.

– Не могу вообразить себя на его месте. Тебе разве не интересно, что он думает обо всем этом, какие версии строит?

– Ничего не думает. Ему бы выжить.

– Тоже верно.

Ох, как болит ухо. И челюсть. И тело ломит, словно оно было полигоном при обкатке нового танка.

С огромным трудом Михаил разлепил глаза. Ночь. Опять. Полная темень, хоть глаз выколи. Но это потому, что перед лицом что-то большое и темное, а дальше брезжит рассеянный свет. Свет походил на лунный, но шел не сверху, а очень странно – с боков, одновременно с разных сторон.

Попытка перевернуться не удалась. Пошевелить рукой или ногой тоже не получилось. Вот почему все болит: он связан. По рукам и ногам. И в постепенно становящемся привычным голом виде лежит скрюченным на заднем сиденье автомобиля.

Судя по ощущениям, машина никуда не ехала. Снаружи доносилась чья-то глухая брань под нос. Звуки копания земли. Вот лопата втыкается в сопротивляющуюся среду, вот со смачным «кхыком» хозяин инструмента посылает быстро падающий комок в сторону, и все по новой.

– Миш? – Тихий шепот вызвал ощущение молота по макушке и приступ паники. – Ты очнулся?

Он постарался повернуть голову. Немного, но удалось.

Одежда на Жанне как при первой встрече: юбочка, кофточка. Значит, дали возможность одеться, пусть и в первое попавшееся. Михаила подобной чести не удостоили.

Жанну тоже связали, но по-иному, она сидела на месте переднего пассажира, за спинкой сиденья ее запястья стягивал скотч. Вновь потек шепот:

– Сможешь развязаться?

Михаил пошевелил не пошевелившимися мышцами.

– Нет.

– Плохо. Яма, которую он копает – для тебя. – Красивый силуэт указал за тонированное окно автомобиля. – Может, и для меня тоже.

– Где мы?

– В лесу за городом.

– Он один?

– Да.

– Подожди.

Затекший организм напрягся, Михаил пересилил боль и, извиваясь червем, в несколько приемов добрался головой до заломленных вниз рук Жанны.

Рвать слои скотча зубами – дело непростое. Собственные запястья стянуты сзади, а настолько согнуться, чтобы проскользнуть в кольце рук и вывести их вперед, не позволял с годами разладившийся ноющий корпус. К тому же, Михаил не знал, способен ли он на такой фокус, стандартный для кинобоевиков. Если ты не Джеки Чан, а запястья перематывал человек, сведущий в деле…

– Ура, – шепнула Жанна, – расходится!

Не отвечая, Михаил продолжал грызть противную ленту. Задыхаясь – рвал, впивался, отплевывал и снова вгрызался, как бультерьер в обидчика. И через минуту…

– Есть! – Руки Жанны исчезли впереди. За стекло метнулся озабоченный взгляд, скрипнул открываемый бардачок, блеснул металлом вынутый револьвер.