Макс Гаврилов - Отсроченный платеж

Марк смотрел на Стаса, улыбаясь. Знаменский, казалось, читал его мысли, заворачивая их в интересные обороты и жизненные наблюдения, и выводы казались Шатову справедливыми и абсолютно логичными. Он давно уже смирился с тем, что быт съел живые родники, когда-то подпитывающие их с Викой отношения. Он думал о бесчисленных вечерах, когда он, придя с работы, заставал жену за домашними делами, плавно перетекающими в отход ко сну. О бесконечных дежурных и холодных поцелуях, в которых не было ни огонька, ни жизни.

– А может просто трансформация? – медленно проговорил Марк.

– Что, прости? – Знаменский удивленно уставился на него

– Я тоже бывает думаю над этим. И иногда мне кажется, что с течением времени чувства просто трансформируются, и конечно, ты не можешь всю свою жизнь танцевать со своей Кармен пасадобль…

– А хотелось бы – усмехнулся Стас.

– Ну это понятно, но так не бывает. И мы вынуждены терпеть друг друга, да, терпеть, как это на первый взгляд дико и не звучит. И семейная жизнь – это тоже своего рода работа. Работа, на которой нужно терпеть, уступать, прощать, отстаивать наконец.

– Ты как моя мама говоришь, – Знаменский налил еще по одной.

– Наверное умная женщина.

– Ага, невероятно умная! Тоже говорила нужно прощать. Только я не смог, – Знаменский расхохотался, обнажив белые и большие зубы. – Все кончилось знаешь чем? Я чистил зубы утром, когда в ванную вошла Лиза, спустила штаны и села на унитаз. Она еще при этом что-то говорила, но я уже не слушал, пена от зубной пасты капала мне на тапочки, а в полуметре от меня сидел и справлял малую нужду дипломированный искусствовед, – Стас оживленно жестикулировал, и вся картина его семейного кораблекрушения предстала перед Марком во всей своей комичной красе. Они весело смеялись, потом подняли рюмки и Марк тостовал:

– За то, чтобы пасадобль не кончался!

Знаменский встал, подошел к столу, и склонившись над сукном, стал расставлять шары.

Марк взял из стойки свой любимый кий, и намелив его как следует, с силой разбил пирамиду. Шары раскатились по столу к видимому удовольствию Знаменского. Стас бросил на стол беглый взгляд, обошел его с противоположной стороны и, почти не целясь, загнал свояка в дальний угол:

– Знаешь, а с Кирой все по-другому, – продолжал Знаменский вечер интимных откровений. – Она вообще, другая – он выделил последнее слово. – И вот сегодня я особенно отчетливо это почувствовал, я ведь действительно, никогда не видел ее в какой-то домашней одежде, или неприбранной. Всегда при маникюре, прическе, легком макияже, никогда не выносит мозг, не капризничает, который год уже ведь так! Как думаешь, Шатов, может она у меня инопланетянка? – он с шумом вогнал в лузу второй шар.

– Может, это любовь? – съязвил Марк, оценивая свои шансы на бильярде.

– Смейся, смейся – Знаменский осторожно накатил в середину от борта, но на этот раз шару явно не хватило энергии, и он остановился перед лузой. Стас состроил гримасу. – На самом деле я порой просыпаюсь, смотрю на нее и понимаю, что она может быть и есть тот шанс для меня, который выпадает порой после полтинника. Я вот так лежу, смотрю и подниматься не хочется. Наверное это и есть счастье.

– Ты поэтому в офис последние пару лет к одиннадцати приезжаешь? – хохотнул Марк и забил шар, так заманчиво оставшийся на сукне.

– Черствый ты человек, Шатов!

– Ну куда мне до тебя! Ты так полежишь-полежишь, да и в Ноэль едешь с очередным «счастьем», – вспомнил Марк утренний рассказ Знаменского.

– Грешен, что тут скажешь… – улыбнулся Стас. – Но это не главное. Главное, что люблю я Киру…

В кармане пиджака зазвонил смартфон. Знаменский достал гаджет, смахнул зеленый круг вызова:

– Алло! Да, привет, Паша!… Почему?… Я понял. Да, документы у меня. Все нормально. Не переживай…. Конечно, Паш… Чем помочь? Ну, прими соболезнования, старик! Держись… Да, от Марка тоже прими. Павел, все нормально! Нет проблем. Давай, крепись! Пока!

– Что случилось? – Марк вопросительно смотрел на Знаменского.

– Рощин с нами не летит. Мать умерла час назад.

В комнате повисла тишина, с минуту каждый из них сидел, погруженный в свои мысли. При сообщении о чьей-то смерти люди часто делают такие вот уважительные паузы, молча думая о чем-то своем, или вспоминая, каким был умерший человек. Эти паузы словно заставляют нас задуматься о конечности нашего пути, каких-то потаенных смыслах, усталости, тщетности и суете существования. Затем мы выходим из этого отстраненного состояния, оттряхивая с себя его остатки, как суетливые воробьи оттряхивают с перьев остатки дождевой воды. Первым заговорил Шатов:

– Ну и как же мы без него? Это его проект, он готовил восемьдесят процентов документов.

Знаменский устало размял переносицу, медленно открыл глаза:

– Технических документов, Марк! Всю техническую часть итальянцы уже изучили вдоль и поперек, протоколы разногласий уже давно отработаны. Обсуждаться будет лишь финансовая часть и Рощин нужен был лишь для презентации. Если честно, я включил его в состав участников для переговоров только для того, чтобы не обиделся, – Стас широко улыбнулся – ты же знаешь его характер. Ну что мы с тобой, кино итальяшкам не покажем?

Марк знал характер Рощина. И еще он знал совершенно точно, что Рощин на переговорах далеко не лишний участник.

– Ладно, может ты и прав. В любом случае перенести не получится ни переговоры, ни похороны. Слушай, а мать то у него где жила? Я вот как то уже и привык, что он постоянно один, ни баб у него, ни родственников.

– Родом из Братска он. Когда на работу принимали, анкету эсбэшники проверяли. Из родственников одна мать, ни отца, ни братьев-сестер. Выходит, осиротел наш Пашка.

Марк в который раз за этот вечер был удивлен.

– Братск – это же в Сибири? Рощин – сибиряк?! Вот никогда бы не подумал. Ведь ничего не рассказывал ни о детстве, ни о чем.

– Да вы как кошка с собакой, какие рассказы о детстве? – рассмеялся Знаменский

– Ну ты с ним вроде ласковый, а ведь тоже ни черта о нем не знаешь, кроме анкетных данных и информации СБ! Вот скажи, ты хоть раз видел его с женщиной?

– Хм, пожалуй что и нет.

– А может он того….?

– Чего «того», Марк? С мужиком ведь ты его тоже не видел! Просто закрытый. Бывает, люди разные. Давай по последней? – подмигнул Знаменский – Больше не будем, да нам и пора уже наверное с Кирой, засиделись…

Марк наполнил рюмки.

– Земля пухом, не чокаясь!

Яркие лучи осеннего солнца рассеивались легкой шторой. Джулия сидела за столиком в холле отеля и наблюдала, как за окном ветерок гонял по брусчатке опавшие листья. Желтые, красновато-бурые и совсем сухие, жухло-коричневые, они весело кружились на чистых камнях, и ей отчего-то стало грустно. Но это была теплая грусть. Грусть о чем-то красивом, уходящем и потому трогательном. Мир цикличен, и за теплым летом должна приходить осень, как за расставанием всегда приходит встреча, за безысходностью – надежда, а за смертью – новая жизнь. Недопитый кофе в ее чашке давно остыл, Джулия встала, бегло осмотрела себя в висящем напротив зеркале, улыбнулась и направилась к выходу. Проходя мимо стойки и так же обворожительно улыбаясь, она еле заметно кивнула бармену: