Алексей Костромин - Записи темной души

Местность была незнакомая, но я сориентировалась куда бежать, прямиком добежала до забора и перелезла через него. Недалеко от забора валялся пьяница, пьяный в стельку. Удивительно, пьяницы валяются прямо под забором психушки и их не отправляют лечить! На подгибающихся ногах еле доехала домой. Дома мне никто рад не был. Вопли, крики, плач, истерика – вот то, что меня ждало дома.

Утром папка поехал в психушку, забрал вещи. Приехав оттуда, сказал – я должна с ним туда ехать, паспорт забрать. Мозги от отравы ничего не соображали: не понимала, что меня обманывают – поехала. Паспорт мне не отдали и опять закрыли в изоляторе. Продолжили накачку уколами. 40 уколов за десять дней сделали. Помню – сидела за столом еле живая, еду силой в рот пихала медсестра Люда, садистка чуть зубы не сломала. Кружку с чаем пихала в рот, да на меня весь пролила. Орала на меня часто. Ещё в рот тоже "лекарство" заливала. Я отказалась пить "лекарство" в столовой, когда она всем его разносила и очередь до меня дошла, тогда она меня схватила, поволокла силой в палату-изолятор. Посадила на стул, в рот пихала в стаканчике жидкость и заставляла чаем запить, ещё одна санитарка около меня суетилась, порываясь выполнять рабочие обязанности. Я выплюнула "лекарство", тогда эта медсестра Люда побежала за ещё одной порцией. Долго мучила пока не заставила выпить. Вот от этого лекарства-жидкости мне было очень плохо, не могла сидеть долго на одном месте, было очень сильное беспокойство. В глазах мутно было, глаза болели , сами закрывались как будто спать хотелось.

В палате-изоляторе ужасная вонища. Девять коек на девять психов, дверь заперта, окна заперты, туалет прямо в палате куда дверь открыта – вот и вонища. Еду приносят туда же поесть, суп и второе – всё на одну тарелку наваливают и только ложку дают это ковырять.

Продержали меня там 2 недели и перевели в обычную палату. Сознание стало возвращаться. Жидкость давали пить ужасную, от неё было очень сильное беспокойство. Чем дольше давали, тем хуже становилось. Давали пить ещё четыре таблетки в день и эту жидкость. Домой выпустили через 35 дней. Повезло. Ещё долго после психушки плохо было, ноги при ходьбе болели. Когда из психбольницы выпустили – домой еле доехала, удерживалась, чтобы по автобусу не начать бегать, час в автобусе постаралась отсидеть. Дома места себе не находила, на диване не лежалось и не сиделось. Это все от этой жидкости-отравы.

Чувствовала после психушки плохо. Беспокойство оставалось сильное. Сознание помутнённое. Телевизор не смотрелся. Всё казалось неживым, бесчувственным. Даже природа не радовала. Прошло такое состояние только через 5 месяцев.

На комиссии (когда группу по инвалидности ставили) мне сказали: "Не будешь употреблять "лекарства" – сделаем операцию на мозге". Врач всё говорила: "Пока не расскажешь, что было с тобой, из больницы не выпущу!". Пугала: "Не будешь пить "лекарство" – капельницу поставим. От тебя родители отказались. Больную домой никто тебя не заберёт. В пансионат тебя отправят".

Врач по имени Евгения с очень высокомерной физиономией меня "лечила" – мучила, калечила! Потому, что слово "лечение" не подходит: препараты, от которых впадаешь в бессознательное состояние, тело крутит судорогой, при этом вид как у дебила (стоишь шатаясь закатив к потолку глаза) и даже после долгого неупотребления остаётся беспокойство – не могут быть лекарствами.

Когда выпускали на свободу из психиатрической больницы-тюрьмы (это заведение можно назвать так потому, что там меня лишили свободы), врач Евгения запугивала: "В следующий раз мы с тобой играться не будем – теперь мы игрались. Будешь у нас находиться не менее 3-х месяцев".

Ещё говорила, когда в изолятор посадили за то, что отказывалась пить "лекарства": "Мы стараемся тебе потакать. Это ты должна нас слушаться, а не мы тебя – я здесь главная".

Меня в изолятор перевели с обычной палаты за очередную попытку к бегству. Тогда я увидела, как пьяные санитары с мордами красными и опухшими притащили за ноги женщину без сознания. Помню – медсестра ударила по лицу тяжело больную. Эта же медсестра очень любила чуть-что сразу орать истерически на больных в изоляторе. Я у неё попросила дать из хранилища мою одежду, а она на меня неизвестно почему заорала.

Живот у меня очень сильно болел от лекарств (отравы). Ужасные боли были в животе. Целый день обычно длились. Вот так, живот болел до тех пор, пока меня в столовой на пол вырвало. Какая-то рядом медсестра была – увидела, закричала: "Мой полы!". Я пошла скорей в кровать, плохо очень было с животом. Это всё от препаратов.

Медсестра, та которая раньше в рот заливала "лекарство" в первый раз, в рот таблетку запихивала, пальцем толкала в зубы из-за отказа выпить её. И как им не противно ковыряться пальцами в чужом рту?! В изоляторе стены облупленные, белой краской покрашены, тогда как у какого-то врача кабинет так обделан, досками стены обшиты (видела, когда дверь была открыта), мебель вся новенькая, цветочки стоят. Врачи важные ходят, ключи от всех дверей у них в кармане – наверно им очень приятно звякают.

Врачи предпринимали садистские действия совсем не относящиеся к лечению: выкручивание пальца, силой переодевание в больничную одежду, силой запихивание еды, зажимание носа, чтобы нечем было дышать. Разве можно лежа в рот что-то лить? – можно захлебнуться! В психбольнице медперсоналу больше нужны мускулы, чем медицинские знания. Они чаще применяют физическую силу, обычно к тем, кто лечиться не хочет. Психиатры в больнице – подонки, садисты, изуверы! При этом в вашей псих больнице мне всё нравится.

В рассказе ничего не придумано. Правда, только правда – ничего кроме правды.

Запись 9

«История психов 2 часть»

Всем привет меня зовут Данель, моя история сильно отличается от истории Адили. В моем случае я расскажу, что меня пугает в психбольнице:

Я уже давно наблюдаюсь в психиатрических больницах. Свой точный диагноз узнал не сразу. В первый раз лежал в НИИ психиатрии, тогда меня лечили от депрессии. В отделении было чисто, врачи вели себя прилично, ни на кого не ругались. Впечатления об этом месте остались только положительные. Потом я попал уже в другую психбольницу, поскольку от лечения, назначенного в НИИ, мне не становилось лучше. Обстановка там была хуже, но ее тоже нельзя назвать критичной.

Диагноз, врачи поставили мне в областной больнице. В 16 лет я приехал туда на лечение в подростковое отделение. Первое, что удивило, – жесткий, почти тюремный режим. Утром мы вставали в 8.00–8.30. Затем нас заводили в тесную, душную комнату, где мы сидели до завтрака. Лавок на всех в помещении не хватало. Из‑за лекарства многие мальчики засыпали на полу. После завтрака приходила женщина, с которой мы учили уроки. Она очень строго к нам относилась. Если кто‑, то говорил, что у него болит голова или клонит в сон, воспитательница сильно ругалась и кричала, что мы обязаны учиться, несмотря на плохое самочувствие.