Алексей Костромин - Записи темной души

Дальше был тихий час, затем – полдник, в который нас, кормили гнилыми яблоками. Поев, мы возвращались в неприятную пустую комнату и сидели там, не занимаясь ничем. Нам разрешали читать, но не у всех мальчиков с собой были книги. Книги были только у меня, да и это книга была «Капитал. Засыпали мы где‑то в 22.00–23.30.

Помню случаи физического насилия. Медсестра била и сильно толкала соседа по отделению. Мальчик (его вроде звали Олег) не мог нормально разговаривать. Все, что он делал, – постоянно крутился на месте, чем, видимо, раздражал персонал. Про эту больницу осталось не так много воспоминаний, потому что на протяжении почти двух месяцев мне давали сильные таблетки и большую часть времени я спал.

Последнее медицинское учреждение, где я проходила лечение, находится в поселке. В первые дни после приезда мне казалось, что место в целом приличное по сравнению с прошлой больницей. Я попал во взрослое отделение, где у пациентов было больше самостоятельности: нам разрешали выходить из палаты по своему усмотрению, спать столько, сколько мы захотим.

Только через некоторое время я начал замечать странности. Например, нам выдавали еду два раза в день после еды, чего категорически не хватало. Дополнительную еду можно было получить за уборку. Конечно, мы соглашались на эти условия добровольно, но фактически выбора у нас не было.

Однажды в отделение привезли женщину, которая фыркала, как лиса. Пациентке выдали вещи, но она начала их рвать и выбрасывать в ведро.

После того как она испортила несколько футболок, подошла санитарка и ударила ее по лицу так сильно, что у нее пошла кровь из носа.

В другой раз медсестра замахнулась на нее из‑за проступок. Пациентка испугалась и упала на пол, за что медсестра ударила ее несколько раз по спине.

Насилие применялось и еще к одной моей соседке по отделению. Девушку привезли в состоянии алкогольного опьянения. Попав в больницу, она начала возмущаться действиями персонала. Тогда другая пациентка, которая тоже лечилась от алкоголизма и была на хорошем счету у санитарок, подошла и со всей силы ударила новенькую. У нее остался синяк на лице. Пациентка, дружившая с персоналом, вообще вела себя нагло: ни за что кричала на меня и других людей в отделении, распускала руки. Несколько людей, среди которых был и я, составили письмо к главврачу, чтобы он разобрался с зачинщицей конфликтов. В ответ на наше обращение главврач только посмеялся и сказал, чтобы мы не беспокоили его из‑за ерунда.

В какой‑то момент я рассказал о насилии в больнице матери. Она приехала и поговорила со старшей медсестрой. После их беседы ко мне в палату вбежала санитарка и начала кричать: «Разве конкретно я тебя била? Хоть кто‑то поднимал на тебя руку?» Я был в истерике, долго не мог успокоиться. Меня вызвали к старшей медсестре.

Она дала мне успокоительное и стала объяснять, что в психиатрии результата можно достичь только через насилие. Пациенты не могут с собой совладать, поэтому мирным путем эффекта добиться нельзя.

Для подтверждения инвалидности мне нужно раз в год ложиться в психбольницу. После всего увиденного мне, конечно, страшно. Я боюсь снова столкнуться с насилием. Сомневаюсь, что бить будут меня: во всех больницах, где я лежал, руку поднимали только на пациентов с тяжелыми диагнозами, за которых некому заступиться.

Однако сейчас меня забрали в лучшую больницу, и я этому рад. Можно спокойно читать «Анти-Дюринг» и вообще это лучшая психбольница, в которой я был.

Запись10

«История психа 3 часть»

Всем привет меня зовут Ралина и вот моя история:

За свою жизнь я три раза попадала в психиатрическое отделение больницы. на обследование. Мне было 13–14 лет. Врачи поставили мне диагноз шизофрения. Именно тогда я пережила сексуализированное насилие. Совершали его врачи, которые даже не работали в больнице: внештатный невролог и невролог детского псих диспансера. Как эти медики заходили в отделение, я узнала только позже. Выяснилось, что они участвовали в конференциях, проходивших в медицинском учреждении. Кроме того, им помогали санитарки. Я не знаю, были ли в курсе все, уверена по крайней мере насчет двух-трех сотрудниц больницы, которые сопровождали меня до палаты после актов насилия.

Однажды ночью я проснулась в медицинском кабинете, а надо мной стоял голый мужчина. Было больно и страшно. После случившегося меня встретила санитарка и повела в мое отделение.

Насилие надо мной совершалось неоднократно, но сопротивляться у меня не получалось. На тот момент я настолько сильно испугалась, что не смогла рассказать о произошедшем ни близким друзьям, ни родителям. Еще одна причина, по которой я молчала, – психологическое давление. Если человек, по мнению медработников, плохо себя вел (их раздражало, когда, например, больной плакал, жаловался на условия лечения), они угрожали, что привяжут его к кровати или запретят выходить на прогулки.

Физическое насилие тоже было. Били в основном маленьких детей. Больше всего от пинков, подзатыльников страдали сироты. Помню, как маленького мальчика с синдромом Дауна пнули ногой и ударили по голове за то, что тот медленно шел в столовую.

В первые же дни родители хотели забрать меня из больницы из‑за плохих условий содержания. Нас плохо кормили, помыться разрешали только раз в неделю, в ванной было окно без штор, которое выходило на соседний корпус. К сожалению, у мамы с папой ничего не получилось: администрация стала угрожать им звонком в полицию. Нам обещали зафиксировать, что само повреждающее поведение развилось у меня из‑за плохие отношения с родителями – это было неправдой. На основании записи в карточке они обещали пожаловаться в полицию, что у меня неблагополучная семья, и пугали, что все может закончиться лишением родительских прав. В итоге я прошла полный курс терапии и только тогда вернулась домой.

Второй раз в больницу я легла, потому что прописанное лечение мне не помогло. Появились проблемы со сном, я начала слышать голоса. Правда, отправили меня в то же психиатрическое отделение не совсем законно, так как никто не взял согласия у моих родителей. Врач выдал направление и сказал ехать в больницу одной. В случае отказа он угрожал вызвать санитаров, чтобы «убедить» меня. Мне было безумно страшно возвращаться. После пережитого насилия у меня развилось посттравматическое расстройство. В первый же день моего пребывания в больнице у меня случилась истерика.

Насколько я помню, тогда тоже были эпизоды сексуализированного насилия, которое совершали те же врачи, что и в первый раз, но в памяти все путается. Периодически я замечала очень характерные синяки и травмы на бедрах и груди. Я обратилась к лечащему врачу и попросила отвезти меня к гинекологу. В итоге гинеколог отказался осмотреть меня на кресле, вероятно, потому, что тогда пришлось бы признать факт насилия.