Р. Остин Фримен - Тайна Анджелины Фруд. Серия «Мир детектива»

– Добрый вечер, миссис Джонсон. Мне сообщили, что вы больны. Что с вами? Вы испытали какое-то сильное потрясение?

Когда больная услышала произнесенное мной имя, лицо ее выразило легкое недоумение, но она тотчас же ответила – голосом тихим, чуть громче шепота:

– Да, мне слегка не по себе… но это ничего… право, не следовало вас из-за этого беспокоить.

– Вид у вас нездоровый, – сказал я, взяв ее за запястье, чтобы проверить пульс, – а рука ваша холодна как лед.

Не переставая считать ее пульс, я поднял голову: в зеркале, висевшем напротив, за своей спиной я увидел мужчину, отворившего мне дверь. Он сидел в углу комнаты, вжавшись в кресло и закрыв лицо руками.

– Разрешите спросить, какое именно потрясение вы испытали? – поинтересовался я, убирая часы.

На лице молодой женщины появилось подобие улыбки.

– Это уже совсем не медицинский вопрос, не правда ли? – проговорила она.

– Быть может, – согласился я, хотя и понимал, что она уходит от ответа.

Я счел за лучшее не настаивать. Внимательно посмотрев на пациентку, я понял, что объяснений от нее мне не дождаться, и придется догадаться самому, было ли ее потрясение чисто психическим, или же здесь имело место нечто большее.

Особую тревогу вызывала у меня мертвенная бледность ее лица. Понять, что оно выражало, было затруднительно; было лишь ясно, что незадолго до моего прихода ей пришлось пережить очень сильное потрясение. Но был ли это страх, печаль, ужас или просто физическая боль – этого я никак не мог определить.

– У вас что-нибудь болит? – спросил я, продолжая держать ее руку в своей. Но она лишь устало покачала головой, не открывая глаз.

Конечно же, это был не ответ. Ее внешний вид, равно как и таинственная атмосфера всего дела заставляли предполагать худшее. Странная поза человека в кресле, который, сгорбившись, не отнимал от лица ладоней, лишь распаляла мое воображение. Плащ, закрывавший женщину до подбородка, казался мне все более подозрительным. Возможно, с его помощью от меня пытались что-то скрыть? Но почему? Ведь они сами вызвали меня сюда! Я не мог найти никакого рационального объяснения поведению всех участников…

Я достал из саквояжа стетоскоп и приложил его к груди больной, слегка сдвинув плащ. Она тут же открыла глаза и сделала движение, чтобы придержать край плаща около шеи. Я внимательно прослушал ее сердце – оно билось учащенно, но тоны его были вполне нормальными. Перемещая стетоскоп, я постепенно все больше сдвигал край плаща. Наконец, быстрым движением я вовсе отбросил его.

– Боже мой! – невольно воскликнул я. – Что с вашей шеей?!

– Простая царапина, – ответила она едва слышно. – Ничего страшного. Это… след от ожерелья, которое я надевала вечером. Оно оказалось довольно узким.

– Что ж, понимаю, – сказал я и не соврал, поскольку не понять все произошедшее с ней было невозможно.

Конечно же, я ей не поверил – да этого от меня и не ждали. Но оспаривать ее объяснение было, разумеется, бесполезно. Багровый след на коже был определенно оставлен шнуром или лентой, затянутой вокруг ее шеи со значительною силой, не более часа назад. Кто и почему проделал с нею такое – в этом я, как доктор, не должен был начинать разбираться. Однако мне было совершенно ясно, что в этом случае мой моральный долг выходил далеко за рамки профессионального.

В этот момент мужчина в углу издал громкий стон и воскликнул: «Боже мой! Боже мой!», а затем, к моему глубочайшему смущению, зарыдал в голос.

Я не знал, что и сказать, больше всего желая тут же провалиться сквозь землю. Я обернулся на женщину – на ее мертвенно бледном лице на миг отразилось чувство сильнейшего отвращения и презрения, – и снова посмотрел на человека в кресле. Доставая платок из кармана, он что-то обронил на пол; я присмотрелся: это был небольшой бумажный конвертик. Что-то в его форме, но особенно в том быстром хищном движении, с которым мужчина тут же нагнулся, чтобы подобрать его, убедило меня, что в пакетике был кокаин.

Это объясняло многое, и прежде всего, эмоционально неустойчивое, почти истерическое состояние мужчины. Нервы его были очевидно расстроены, а рука, держащая платок, заметно дрожала. Но рука моей пациентки, когда я проверял ее пульс, была расслабленной и спокойной, да и по лицу ее – серьезному и решительному, несмотря на выраженную бледность, – можно было уверенно определить, что она не находилась под действием наркотика. Но гадать было бесполезно. Вся информация о деле, которую я мог бы получить, у меня уже была, и мне оставалось лишь провести необходимое лечение. Открыв саквояж, я достал парочку успокоительных порошков и подошел к умывальнику, чтобы смешать их в стакане с водой. Неподалеку стоял камин, и на его полке я заметил несколько фотографий людей в театральных костюмах, в том числе обеих персон, находившихся сейчас в этой комнате. Вероятно, моя пациентка была актрисой; на это же указывали и прочие детали, которые я заметил в обстановке, и которые уже были мне знакомы по медицинской практике доктора Хамфри, известного в театральных кругах. Но, как справедливо заметила бы моя пациентка, это был вопрос совершенно не медицинского характера.

– А теперь, миссис Джонсон, – сказал я (и пациентка снова посмотрела на меня с легким удивлением), – пожалуйста, выпейте это.

Она позволила мне помочь ей сесть на кровати прямо, чтобы проглотить лекарство, и когда голова ее была приподнята, я опять увидел впереди на шее отчетливые следы от шнура или веревки. Затем она со вздохом откинулась на подушки и не спускала с меня взгляда, пока я убирал стетоскоп в саквояж.

– Я приготовлю для вас лекарство, и вам нужно будет принимать его регулярно. Думаю, мне не требуется напоминать, – тут я обернулся к плачущему в углу мужчине, – что миссис Джонсон требуются тишина и покой.

Он только кивнул и ничего не ответил. Мне оставалось лишь попрощаться.

– Спокойной ночи, миссис Джонсон, – мягко сказал я, пожимая ее холодную руку. – Надеюсь, что через час или два вам станет лучше. Постарайтесь не напрягать свои нервы и… не забывайте принимать лекарство.

Она поблагодарила меня, сказав несколько любезных слов все тем же тихим голосом и с той же печальной улыбкой, от которой у меня сжалось сердце. Мне не хотелось оставлять ее, слабую и беспомощную, в обществе этого подозрительного субъекта. Но что я мог поделать? Я был всего лишь приглашенным врачом.

Когда я направился к двери, которая оставалась приоткрытой из-за сломанного замка, мужчина поднялся с кресла, словно бы для того, чтобы проводить меня. Я пожелал спокойной ночи и ему, и он ответил мне приятным голосом образованного человека, совершенно не вязавшимся с его растрепанным видом. Спускаясь в темноте по лестнице, я встретил человека, который привез меня сюда; он поджидал меня внизу со свечой в руке.