Ан. Шамани - Сэндвич из Юбари, или Паноптикум трех времен. Книга первая

Я, одуревший, смотрел на проделки змеюки, но через мгновения буквы, то есть головастики, разбежались, то есть расплылись врассыпную, как рыбешки при виде щуки, вслед своему хозяину – гаду пишущему. Что за бред?! У меня что, помутнение рассудка? Последствия веселой гулянки? Дипломированный бармен случайно в свои фирменные напитки мадагаскарские галлюциногенные корешки замедленного действия не добавил? Иначе откуда это странное видение взялось?

Посвящать друзей в происшедшее я не стал, да и о чём говорить-то? Про ужа-грамотея, назначившего человеку непонятно где свидание? Да они, заразы, просто засмеют и отправят к врачу, мне эти юмористы-приколисты хорошо знакомы: «Гражданин Майкл Гросс! Вас ожидает уж- грамотей неизвестно где и когда. Спешите, но не бегите, а лучше к психиатру сходите!»

***

– Я точно знаю, что это проделки твоего осетра, – обиженный Вэл указывал пальцем на родимое пятно на моей руке в виде Царь-рыбы. – Это он приманивает к тебе рыбу.

Друг с нескрываемым восхищением смотрел на добычу, бьющуюся на дне моей лодки. Чак с Дэвидом сегодня более удачливые в рыбалке, чем Вэл, спокойно укладывали трофеи в брезентовые сумки.

– Начинай улов потрошить, а мы сейчас пойдем передохнем, а потом поможем Майклу с коптильней, – сказал Дэвид после взвешивания трофеев.

Проигравший проводил нас недовольным бурчанием:

– Свалился же на мою голову этот несносный Майкл Гросс, всю рыбу в озере выловил, а мне мучайся теперь с ней. Друг называется…

Отдохнув, мы начали готовить к закладке запущенную до неприличия коптильню. Хитрый Вэл стоял рядом и вел тонкую игру в расчете на жалость и милосердие ближнего своего.

– Наша сделка нечестная и категорически неприемлемая, поэтому, господа, я протестую! – канючил он. – Мы, значит, вместе ловили, а потрошить придется всё мне по прихоти великого Майкла Гросса. Между прочим, нормальные люди рыбу коптят с внутренностями, и только наш горе-кулинар изгаляется над бедным товарищем.

– Ты же знаешь, что Майкл готовит по фирменному рецепту, – напомнил Чак, – сколько раз ели, так просто пальчики оближешь.

– А еще друзья называются, – продолжал ныть интриган, – взяли и бросили одного на берегу с тонной улова, понимаешь ли, нашли себе раба для эксплуатации.

– Раб, иди, работай, а то плетей получишь сполна! – рассмеялся Дэвид.

В итоге Вэл, как всегда, добился своего, и Чак с Дэвидом отправились помогать рабу, лишь бы он не выносил мозг порядочным людям. Вскоре я раскочегарил коптильню и заложил в нее на сетках тушки, нафаршированные луком, сладким перцем, кусочками лимона и травами, смешанными в оливковом масле.

К закату солнца сели пировать. На большом подносе лежала гора бронзовой рыбы на любой вкус, украшением композиции стал пятикилограммовый сом, взятый мною на отвесную блесну.

– В мире полно несправедливости, и оттого человечество катится в тартарары, – философствовал Вэл с набитым ртом. – Рассмотрим сегодняшнюю рыбалку. Один человек на консервную банку наловил больше, чем трое продвинутых рыболовов-интеллектуалов, которые не позволяют себе засорять водоем всяким металлоломом. О чём говорит сей пример, господа?

– О чём? – с интересом спросил Чак.

– Что Майкл по своему развитию ближе к водным тварям, чем мы, и поэтому понимает их примитивную психологию, – ответил Вэл. – Такие вот горе-рыбачки, пользуясь допотопными орудиями лова, оставляют человечество в каменном веке, а вместе с ними деградируют подводные обитатели, которые просто-напросто бойкотируют прогресс в технологиях рыболовства. К нему лезут на крючок всякие подводные клошары и дегенераты. Посмотрите, например, в тупые глаза сома, не обезображенные интеллектом. А какого сегодня килограммового окуня взял я! А? Чистый интеллигент и настоящий профессор с кафедры ихтиологии.

– Что ж ты на тупого сома налегаешь, а не на профессора ихтиологии? – спросил, рассмеявшись, Дэвид.

– Во-первых, неэтично профессору кушать себе подобных, а во-вторых, из принципа – я его что, зря потрошил, что ли?

Азы рыбалки и о способностях своего родимого пятна в виде осетра я познал на Волге. После первого года учебы в Москве отец отвез меня на летние каникулы в низовья реки, на свою родину в деревню Осетровку. Жители этого славного селения славились рыбацкой удалью и удачей, используя дедовские методы, они поднимали из ям гигантских белуг и сомов, а при помощи браконьерских снастей, паутиной опутывающих реку, добывали осетра и севрюгу

Меня, одиннадцатилетнего, родитель оставил в деревне на попечение отца и матери. Деда величали Петром, он был потомком немцев, переселившихся в давние времена из Пруссии в Россию в поисках лучшей жизни и счастья. Бабушку звали Марией, это была крепкая русская женщина, потомственная рыбачка, без единой седины в волосах и с добрым, всё понимающим взглядом. Про нее ходила легенда о том, как она по молодости, во время войны, когда все мужики были на фронте, добыла огромную белугу, несколько часов таскавшую ее лодку по реке, пока та не всплыла изможденная вверх брюхом.

Я лишь недавно сумел адаптироваться в Москве, казавшейся после Парижа параллельным миром. У меня появились друзья, а успехи в дзюдо и фехтовании помогли завоевать авторитет в школе, за честь которой выступал в многочисленных соревнованиях. Спасибо отцу, что еще во Франции малолетним отдал меня в спорт.

После жизни в мегаполисах Париже и Москве, я впервые оказался в деревне с коровами, козами и гнусными индюками, считающими своей обязанностью гонять городского пижона по двору. В первый же день после нашего приезда в избе побывало человек триста. Нескончаемым потоком шел народ поприветствовать Борьку-москвича, привезшего сына-хранцуза. Я чувствовал себя настоящим музейным экспонатом. Мне единственно, что только зубы не смотрели, хотя конюх Матвей так и норовил заглянуть в мою ротовую полость, поскольку без этой процедуры лошаднику очень сложно оценивать возраст, здоровье и духовный мир человека.

Проверку на прочность мне пришлось пройти на третий день после приезда. Когда отец уехал, я самостоятельно осмелился выйти за калитку в загадочный и дикий мир деревни Осетровки.

– Сходи к речке, – сказал дед, – а то жара, язви ее коромыслом. Иди, Мишка, охладись, а то сидишь как кролик в клетке.

Мне, не знакомому с взглядами и нравами деревенских пацанов, не пришло в голову одеться попроще, поэтому неосмотрительно надел модные шорты со множеством карманов и блестящими заклепками, а также светлую сетчатую майку. Старательно причесавшись на прямой пробор, я белой пижонистой вороной выпорхнул в невиданную доселе среду обитания.