Элти В. - 1415131131738

– Религии? – поднимает брови Ребекка – у Эди всегда были натянутые отношения с Иисусом. – Зачем тебе?

– Мне кажется, – достаёт она из кармана свой старый крестик, – отличия местных крестиков и наших могут быть ключом.

– Ключом к поджогу? – поднимает брови Ребекка и притопывает. – Вряд ли Иисус поджёг твой дом.

– Неплохая идея для сочинения, – обнажая клыки, смеётся Эди, – но мне правда нужно знать. У твоих родителей нет ничего такого?

– Я посмотрю, хотя сразу видно… – Звонок прерывает Ребекку, но она договаривает, закидывая сумку на плечо: – Сразу видно, что это православный крестик. Мамин последний бойфренд носил такой же, он был из Болгарии.

– Ребекка, ты голова, – тычет в неё пальцем Эди, и хотя она знает, что никакая она не голова, в груди приятно теплеет. На урок она уходит с гордой полуулыбкой.

***

То, что её семья – эмигранты, Эди с детства подозревала на грани со знанием. Достаточно было сравнить имена Джехона и Сьюзан или увидеть, как отец пишет с ошибкой слово «салат». Она закрывает глаза и вспоминает карту мира на стене своей комнаты. Болгария? Возможно. Любая другая соседняя страна с распространённым православием? Вероятно. Ей нужно сузить круг каким-то образом.

– А каким? – спрашивает Эди, стуча ручкой по тетради.

– Гидрометилтионином, Эди, не торопись, – отзывается учительница и продолжает объяснение темы.

Эди не думает: «Точно, урок химии!» Ничто вокруг не отвлекает её от головоломки: стучащие барабаны из наушников парня слева, тихое жевание парня за ним, аккуратное прикосновение к спине от Лизы, которая просит списать, звон металлических застёжек на ботинке Трисс справа – сегодня она дёрганная.

Никого из них не достаточно, чтобы отвлечь её. Она едва спала этой ночью. Первую её половину девочка перебирала свои вырезки, вторую половину она наблюдала, как её братьев забрасывают в автомобиль, по неосторожности разбивая им головы, а сестёр насильно закрывают в багажнике, ломая им ноги. Всего лишь сон, всего лишь ядовитый привкус тошноты этим солнечным утром, и теперь внимания хватает исключительно на самое важное.

Эди чертит прямоугольник – гостиная, маленький квадрат сверху – родительская, большой квадрат справа от прямоугольника – детская, квадрат над детской – гараж. На схеме появляются выходы, а затем детали: включенный свет в гостиной, незапертая входная дверь, но, очевидно, закрытая дверь в детскую, замок на гараже под вопросом, но, скорее всего, он тоже не был заперт, стопка шин справа от входа, несколько шин слева, разбросанные игрушки, в пожаре – огонь под окном и заклинивший замок входной двери. Всё указывает на то, что детей забрали если не из дома, то посреди игры. Слишком много совпадений именно в этот день.

«Из дома?» – спрашивает себя Эди. Это вряд ли: любой ребёнок закричит, если в дом войдёт взрослый и станет его принуждать.

«Взрослые», – поправляет она себя.

Справиться с четырьмя детьми, одному из которых пятнадцать, в одиночку? Нет, их было несколько. И они… они выманивали детей? Как можно выманить детей под присмотром подростка Дхимы в ночь? Там была женщина. Возможно, она стучалась ещё раньше того, как разбудила маму, и в шкуре овцы просила помощи. И Дхима как старший, как папин главный помощник не смог отказать женщине в беде, его схватили, а там уже… Нет, дети бы закричали, разбудили родителей при любом подозрении. Ночь, родители спят, старший брат где-то снаружи – слишком страшно для трёх ребят, хотя бы маленькая Арта, но ринулась бы будить отца. «Как же вас достали из дома?» – пыхтит Эди и ожесточённо кусает кончик ручки, кусает ещё, с нажимом, пока…

– Бэ-э-э, – вытягивается её лицо – вкус чернил на языке с ней навсегда. Трисс справа весело хмыкает.

– Эди, что ускоряет реакцию?

– Гидрометилтионин, – наугад повторяет Эди синими губами, но:

– Понятно. Остаёшься после уроков.

Сжав зубы, Эди проглатывает раздражение и немного чернил: в конце концов, среднестатистическая учительница не представляет, что в жизни подростка может быть что угодно важнее её урока или глупых выпускных экзаменов. Оценка знаний тестом, притом на противность составленным, убивает в Эди веру в человечество. Нет, простая учительница не видит подозрительных деталей в Трисс, не видит на запястье директора шрама, уходящего под манжету, не видит, что Эди украла у неё колбу ещё зимой. И она не поймёт, что свободное время нужно Эди не для телека, а для расследования.

Отстранённо наблюдая, как учительница растворяет в кислоте щепочку, она вытирает чернила со рта и вдруг наклоняет голову: «Погоди, это же возможно?»

– Нет, невозможно, – объясняет учительница после уроков. – Невозможно растворить килограммы органики за короткое время, а затем поджечь следы. И не забудь про наказание. У тебя сейчас математика? После неё тебя жду.

– Класс, спасибо, – отвечает Эди с непроницаемым лицом, но серьёзность смешит учительницу, судя по старательно сомкнутым губам и поднявшимся уголкам глаз. Что же с того: не она первая глупая взрослая, не она последняя.

«Да, глупые взрослые», – подытоживает Эди, пародируя походку мальчишки впереди неё по дороге в библиотеку: с каждым шагом его голова двигается, как куриная, ступни разлетаются дальше нужного, а руки свисают обезьяньими лапами. Это веселит больше «Тома и Джерри». Это вообще веселит, в отличие от этого дерьма.

Хотя как химик её учительница умна, Эди берёт книжку по химии в библиотеке и проверяет на уроке математики, дёргая ногой: неорганическая кислота, как плавиковая, может разъесть человеческое тело за короткий срок, но она не горит, зато горит органическая кислота, но ей требуется много дней на разъедание. Гипотеза о растворённых детских трупах и подожжённых следах разбивается о химию. Нога успокаивается. У её старших всё больше шансов на жизнь.

Откинувшись на спинку стула, Эди невидящим взглядом следит за учителем. Версия о похищении кажется ей правильной как интуитивно, так и логически, но что, если это ловушка ленивого ума? А если это загон, в котором её держит взгляд, сложившийся из-за жизни бок о бок с надеждой родителей? Эди стучит короткими ногтями по надписи «Трисс не сплёвывает» на парте и представляет, как одному-двум людям достаточно дождаться сна утомлённых детей и поджечь комнату через открытое летом окно или влезть в него, убить детей во сне и поджечь. Только кому нужно убивать четырёх детей? И даже не выручить деньги с продажи органов? Разве что месть, даже без фантазии!

– И я снова упираюсь в «братьев», – шепчет Эди и трёт глаза за окулярами очков. Нужно каким-то образом отмести версию о гибели в огне. Но если она узнает, что дети могли сгореть в огне… Ей кажется, она рехнётся. Здорово будет, прагматично загадывает Эди, если рехнётся, не успев рассказать родителям. В конце концов, только надежда и младшая дочка держат их по эту сторону вменяемости.