Элти В. - 1415131131738

– А, – отмахивается папа, отпивая пиво. – Как дорогу на Западном шоссе отремонтировали, похуже с клиентами стало. Хоть сам иди молотком долби!

Похоже, он действительно не замечает. Выбирает не замечать. Ребекка для них последний зритель, и никто не стремится прогнать дымку иллюзии простым взмахом руки. Поэтому Ребекка внимательно слушает, поэтому папа живо рассказывает, поэтому мама держит уголки губ приподнятыми. Под шумок Эди бросает Чипу за скатертью пару кусочков мяса, но он всё равно обижено скулит.

– Вот скандалист, – вздыхает мама, откидываясь на стул – сегодня пиво расслабило её особенно быстро. «Потому что она почти не спала».

– А это всё потому, что ты его разбаловала, – наглоупрекает Эди.

– Да неужели, – вытягивается мамино лицо. – А кто же кормит его под столом прямо сейчас, когда мы разговариваем?

– Я вынуждена подстраиваться под режим этого дома, – ахает дочка, но руку из-под стола не убирает, пока Чип не доест.

– Это очень смешная история, Эди, – строго указывает ей мама, но в глазах смешинки, когда она поворачивается к Ребекке: – Однажды, в детстве, я отобрала у неё книгу, чтобы она не читала после отбоя, так на утро у моего стула не оказалось ножек. Как четырёхлетний ребёнок вообще может выдрать ножки стула?

– У меня ген упрямствадоминантный, – зыркает Эди на отца, а тот молчит и, будучи плюшевым, тщетно силится выглядеть сурово. – Спасибо, мама, спасибо, Бастер Китон. Нам пора, подростковые дела не ждут.

– Но я не доела… – тихо вставляет Ребекка, которую никто не слышит.

– Ни на секунду тебе не верю, – заявляет мама, но, конечно, отпускает. Держать Эди в стороне от её совсем-не-подростковых дел ей никогда не удавалось.

Втроём они прорываются сквозь лабиринт влажных, свежих простыней, ослепляющих на солнце. Эди блуждает среди них, окутанная любимым химозным запахом порошка, чуть дольше нужного, в ладонях мимолётного ребячества, а Ребекка едва за ней поспевает, и Чип, виляя хвостом, носится по пятам.

– Догоняй! – выбегая из лабиринта, кричит Эди, и с Чипом они бросаются за ворота.

– Я ненавижу догонялки! – кричит Ребекка, но бежит.

Земля за домами уходит вниз, расстилается пока ещё бесхозными полями, и они бегут по весенней траве настолько сочной, что от каждого шага поднимается свежий запах, их волосы рассыпаются на прохладном ветре, а шум человеческого быта отступает и отступает, пока не пропадает вовсе. За той чертой, где его не остаётся, Эди и останавливается: впереди синеет луг колокольчиков, чей медовый запах долетает порывами, сверху припекает солнце в чистом небе, вокруг носится Чип, а сзади подходит запыхавшаяся Ребекка.

– Я даже не знаю, благодарить тебя за то, что я бегу на полупустой желудок, или злиться на это.

Пускай Эди не видит красоты в поэзии и скульптуре, она видит её в природе и в Ребекке, в том, как весна играет с её веснушками на щеках и бёдрах под краешками шортов, как она поджигает тёмно-рыжие локоны, как подсвечивает янтарём глаза. Но то, что её собственные золотистые волосы и персиковая кожа горят в лучах, Эди не заметит ещё долго.

Пока Ребекка переводит дыхание, Эди достаёт из-за пазухи пакет с костями и полупустую бутылочку, скидывая куртку.

– Это ведь не самые грязные штаны, что у тебя есть, да? – замечает Ребекка.

Упав коленями в зелень, Эди выдирает её до тех пор, пока не получается маленький пятачок. Пара веснушчатых рук услужливо откидывает выдранную траву подальше.

– Я слышала, в городе продают духи с таким запахом, ужасно дорогие.

Со временем содержимое карманов поменялось: диктофон, колба, щипчики, спирт и салфетки, отмычки, фонарик, дневник, резинки, ножичек, лейкопластыри, верёвка и зажигалка. Она-то ей и нужна.

– Чип, ну подвинь же ты задницу.

Складывая домиком кости, Эди не может не отдать Чипу ещё одну, и тот так радостно скачет с ней по куртке, что Ребекка заливается смехом, пока Эди складывает остальное в притворную печку из кирпичей и поливает это бензином, украденным у отца. Одно точное движение по колёсику зажигалки, и домик загорается.

– Вот почему ты ничего не съела, – понимает Ребекка, и Эди наконец обращает на неё внимание. – Спрятала еду Чипа для эксперимента, поэтому отдала ему свою еду.

– Ты меня раскрыла, – тихо отзывается та, но с огня глаз не отводит. Если бы Ребекка была чуть внимательней, она бы заметила, как отключилась Эди, лишь раз взглянув на пламя. Если бы Ребекка была чуть внимательней, они бы не подружились.

– Ладно, но как меня можно было оставить без еды… – вздыхает она. – Я специально не завтракала ради рулета твоей мамы.

– Об этом не волнуйся.

Эди с нажимом смыкает веки, чтобы оторваться от маленького, сильного пламени. За время её ментального отсутствия Чип с косточкой растянулся на её куртке, а Ребекка отвоевала краешек за его спиной, едва там помещаясь, но не смея подвинуть чёрную тушу. Эди же засовывает руку под увлечённого Чипа и достаёт из кармана пачку «Уэгон уиллз».

– Ты меня купила, – улыбается Ребекка и протягивает руку за своей половиной. Это дорогое печенье, пожалуй, всегда было единственным, где они пересекались.

С пустым, но довольным лицом Ребекка ест печенье и не вспоминает про свою сложную жизнь там, среди домов. Эди бы хотела спросить у неё, в чём разница между женскими и мужскими губами, как разобраться в том, чего хочется, чем вытащить вату, подменяющую её мозг, но Ребекка так безмятежна, и Эди не решается. А если верить её реакции в каморке, она пока в той же точке, что и Эди. К тому же, стоит ей спросить даже что-то абстрактное, Ребекка насторожится: никогда её подруга не интересовалась ни своей, ни чужой сексуальностью и вдруг интересуется, по совпадению на следующий день после её первого секса. Ребекка догадается, что Эди всё знает, смутится и закроется.

В очередной раз Эди выбирает молчать.

Пускай эта суббота будет как в детстве свободной. Пускай Ребекка запрокидывает голову к солнцу и покачивает ступнёй, забыв о напряжении, что ломало её последние месяцы. Тревога рассеивается среди полей, Эди понимает это чувство. Природа тоже успокаивает её разум, ведь до сюда не доносится треск пьяной драки и надрывное «Мама!», не слышно грохота мусорных бачков от рук подростка, отработавшего срок за избиение, и тем более отсюда не увидеть соседа, стыдливо потеющего при виде маленьких девочек. Тихий, крохотный, погребённый под клумбами район живёт на горизонте событий, каждый день рискуя коснуться точки невозврата и не подозревая об этом. В любой день кричащий ребёнок останется сиротой, случайного жителя найдут с лопнувшей селезёнкой в мусорном баке, маленькая девочка перестанет говорить с родителями и выходить на улицу. Мир – идеальный круг бесконечных возможностей.