Элти В. - 1415131131738

– Это секрет.

Секрет, что она не видит ничего.

Свет в гостиной тёплый, и когда Эди с Чипом возвращаются домой по темноте, ароматы выпечки ещё не выветрились. Стоит ли сказать родителям, что они вернулись? С кухни долетает шуршание старого проигрывателя о заезженную, любимую папину пластинку, а в шуршание вплетается тихий разговор, который двое могут делить в интимной близости. Эди заглядывает одним глазом: хотя время сделало мамину фигуру неказистой, в танце она двигается плавно, и папа ведёт её так же уверено, как прежде. И так же косолапит. Мама этого не замечает – улыбается пьяно и бормочет что-то лёгким тоном. Папа улыбается в ответ. Наверное, такими их и не успела узнать Эди.

Ну что, стоит сказать? Будучи уцелевшим, она напоминает им о потерянном, а её лицо для них расколото на пять частей. Нет, романтическая иллюзия слишком шатка, решает Эди и отступает.

Отделив себя дверью, она берёт перерыв, чтобы отделить себя мысленно. Тяжёлая шторка с утра так и задвинута, и в комнате стоит такой мрак, что не видно собственных рук, будто бы её и не существует. Это хорошо. Потому что если она права, для полиции её существовать не должно.

Не срезая кусочки мяса с костей, Эди ничего не замышляла. Банальное «а что, если сделать так», потому что в пожаре горели не одни косточки. Всего лишь чуйка.

Поправка: косточки в пожаре не горели. По памяти найдя стол, Эди складывает на него горелые свиные кости и сгружается сутулой кучей на стул. Пяти часов не хватило, чтобы справиться с ними, без мягких тканей. Дети не могли сгореть в четырёхчасовом пожаре.

Но больше всего дал запах обугливающегося мяса. Тот, кто поджигал их дом, знал этот запах наверняка, знал, как он въедается в слизистую и что его не забыть. Поэтому он бросил несколько шин к стенке между гаражом и детской – он маскировал отсутствие этого запаха горящей резиной.

Эди не питает больших надежд о полицейских – такие же лентяи, как и любые другие «воротнички». Легче закрыть дело как несчастный случай из-за проводки, когда у тебя на руках останки детей, но останков нет, а разбираться с интересным делом лень, и пускай знания подсказывают, что детали не сходятся, они упрямо пишут «Несчастный случая – загорелась проводка».

Есть ещё один вариант – полиция причастна к поджогу. Это может быть любая из связей: полицейские сами устроили поджог, шерифа кто-то запугал либо кто-то в участке на кого-то работают.

«На братьев», – талдычит чуйка.

Поскольку один человек не справился бы с четырьмя детьми, полицейских должно быть несколько. Но как несколько людей могли работать бок о бок, знать, что сделали, и продолжать работать во имя хоть-какой-то-справедливости? И хранить секрет четырнадцать лет? Кто-то из них подал бы в отставку или перевёлся, чтобы ужиться со снедающим чувством. Или кто-то не выдержал бы и убил напарника, потому что все знают, что двое могут хранить секрет, только если один из них мёртв.

Эди делает пометку в голове: узнать об отставках в год пожара, а также о смертях полицейских. «Интересно, как я это сделаю?»

Если так, то ей интересно, куда они дели похищенных детей. Неужели выручили деньги с органов? Продали в рабство? Как вообще организовать это здесь? Криминальная жилка в их городе слаба, безыдейна и ограничивается изнасилованиями.

Но если полиция лишь действовала чужими руками? Запуганный шериф просто даёт распоряжение замять дело, и дежурный послушно пишет «несчастный случай». Но какое могущество должно быть у человека, чтобы человек структуры не попытался защитить себя? Это должен быть глава департамента, не меньше. Угрозы даже от опасных, но всё же незнакомых людей, всегда оставляют человеку свободу для действий вопреки.

Эди мысленно подчёркивает: узнать про смерти полицейских.

А вот один подставной полицейский может работать годами. Один человек может следить, чтобы пара отчаявшихся родителей не подобралась к правде достаточно близко.

Родители тоже подозревают это – не просто так они избегают местных газет.

Поднявшись, Эди наощупь находит кровать и плюхается сверху. Она сразу стягивает джинсы, оставляя их, шиворот-навыворот, на полу, но действий своих не замечает, погруженная в толщу вероятностей.

«Братья». Может ли это быть о полиции? Папа никогда не был связан с ними, он даже в колледж не поступил, не говоря уже об академии. Проблем с законом у него тоже не было. Мама? Сельскохозяйственный колледж, замужество, ремесло, дети. У неё и не было никогда времени на проблемы. Мама всегда была самой беспроблемной в семье.

«Братья». Вот бы маленькая Эди записала интонацию, с которой произнёс это папа. Насмешливая? Испуганная? Спокойная?

«Братья». Так называют сообщества в университетах, так зовут друг друга заклятые друзья, но ещё так обращаются друг к другу члены банды. И чем опаснее её выходки, тем более полюбовное обращение необходимо между членами, чтобы связать всех узами и не допустить крысятничества. Насколько опасными должны быть выходки банды, которая состоит из «братьев»?

Стеклянный взгляд грозно бороздит тьму, выращивая фигуры: тихий сержант полиции, нелюдимый и оттого нелюбимый коллегами, которые для него, хладнокровного преступника, и не коллеги вовсе, а ширма; обрюзгший дежурный, строптиво смотрящий на догорающий дом и под плач двух людей пишущий ленивое «несчастный случай»; женщина, живущая быстрой жизнью, дипломатично угрожает шерифу, и ни одна прядь не выглядывает из идеальной причёски.

Кто-то из этих людей запланировал для её родителей эту отчаянную жизнь. Далёкую от огня дверьзаклинило, телефонная линия вдруг оказалась повреждена – в гостиной, которая ещё не загорелась толком, – а под одним из окон разгорелся огонь, которому неоткуда было перекинуться, притом второе окно гостиной было свободно для выхода. Их не пытались убить. Их пытались задержать. Мама сказала, что ручку могло заклинить от жара, но не может заклинить замок, который накануне не был заперт – мама ведь закрыла дверь на засов. Но как они сумели отключить телефон? И что сделали с замком? Если бы только Эди могла…

Вмиг Эди подскакивает, запихиваясь обратно в джинсы.

– Мама сказала это ещё в тот вечер, а ты прохлопала, растяпа, – раздаётся в темноте шипение.

Мама сказала ей: «И потом, из руинов, мы забрали дверную ручку».

Почесав в гостиной собачье пузико, Эди прислушивается: родители всё ещё на кухне. У неё достаточно времени, чтобы добыть улику.

Будучи лишним звеном своего штата, Эди всё же замечательно в него вписывается: по-детски расслабленная осанка сочетается со вторничным перегаром от простых работяг, изношенным джинсам комплиментируют обшарпанные муниципальные здания, а пара порезов на плече замечательно дополняет общий маргинальный шарм этих мест.