Элти В. - 1415131131738

Четыре дня в году мама плачет вместе с папой. Они всегда пекут торт вместе, наливают себе вино, «Эди, какое тебе вино, немедленно прекрати» и пьют за одного из них: за Арту, Эрвина, Калтрину или Дхимитера. Эди кушает тортик и почти сразу зевает – как назло родители накрывают стол поздно! Когда её отправляют спать, на кухне звуки стихают, словно бы мама и папа молчат или шепчут. А после тишины звенят всхлипы. Эди уже поняла, что они хотят плакать, иначе бы они не продолжали печь торты и пить вино, поэтому она не мешает.

Но крадётся к двери и подслушивает.

Однажды папа говорит: «Это могут быть братья оттуда».

«Братья! У папы нет братьев!» Это кажется Эди нелогично важным, и она делает новую запись, сразу под «У горящего дяди в кино текла кровь – узнать, правда ли такое».

– Нет, неправда, Эди, и больше никакого телевидения после девяти вечера.

Хотя мама, блин, дурацкая и запрещает ей, взрослой, страшилки, Эди любит её грустные ласковые глаза, её седые волосы, её пахнущие деревом изрезанные руки, потому что она вырезает игрушки и даже головоломки! Она как-то сделала для Эди пятнашки, но через неделю Эди уже точно знала, как их собирать, и не выбросила только из-за сладковато-терпкого запаха древесины. Эх, она бы хотела жить в деревянном доме.

Услышав это, мама вырезает ей маленький домик. Это, конечно, не то, но пахнет он всё равно замечательно, и Эди принимает подарок.

Так же замечательно он пахнет, когда она поджигает его на заднем дворе. От пламени даже не тепло, если не всовывать палец внутрь, как в прошлый раз. Огонь слабый и гибнет слишком быстро, чем разочаровывает Эди, но очень красивый, и девочка остаётся с ним до самого конца.

У мамы в мастерской много заноз и ножичков, резаков, стамесок, а чтобы всё это было под рукой, мама носит куртку с дюжиной карманов.

– Мне тоже нужна такая. – Заявляет Эди.

Мама фыркает, вырезая гриву лошади, и прищуривает полные глаза.

– Зачем же это?

– Мне тоже нужно много с собой носить, мам, – терпеливо объясняет Эди и добивает: – Между прочим, не только в мастерской.

– Ооо, – тянет мама, опускает уголки губ и деловито кивает. – Что же, например?

– Ну, смотри, – она поднимает ладонь и, как папа, загибает пальцы: – Ножницы, клей, колба, закуска для Чипа, карандаш, дешифратор, кисточка, ухочистки, коробка для червей, карта, струна…

– Зачем тебе струна? – морщится мама.

– Мама, – выпучивает Эди глаза и наклоняет голову, словно эта информация секретна для её же безопасности.

– Всё серьёзно, – пыхтит мама над копытом. – Ну ладно, я дам тебе поносить мою куртку, и если через неделю она будет целой, то я тебе её отдам. По рукам?

Эди накидывает эту куртку каждое утро, довольно выплывая к школьному автобусу на глазах у веселящейся мамы, а в школе прячет куртку в шкафчик.

– Она весь твой шкафчик заняла, к-как ты учебники достанешь? – спрашивает Ребекка, в задумчивости смыкая полные губы. Её речь ещё спотыкается, но уже гораздо реже, и Эди ею очень горда.

– Учебники переоценены.

Карманы пустуют всю неделю, в них не бывает ни платочка, ни пакетика с украденными у биологички внутренностями лягушки. Эди её почти не носит и даже вытягивается, метя руками вверх, когда тосковавший Чип хочет обниматься с ней после школы.

– Прости, дружок, всего неделька, – пищит она, зажмурившись от усилий. Нельзя позволить испачкать куртку!

К концу недели мама машет рукой, мол, забирай, а довольная Эди набивает карманы, уже зная, что никогда с ней, такой огромной на её плечах, не расстанется.

Во внутреннем, тринадцатом, кармане Эди хранит спички. Сколько себя помнит, ей нравится смотреть на огонь, поэтому иногда она поджигает что-нибудь, но с этих пор только что-нибудь неживое. Шокированные родители не нашлись сказать соседям слева, что видели, куда пропала их кошка. Даже старенький Чип смотрел на Эди разочаровано. Она сама не сможет объяснить, что на неё нашло. Но финальной точкой кипения для родителей, трясущихся над своей единственной дочкой, становится поджог фамильного дерева.

Пламя настолько велико, что лижет тёмный купол неба, его маленькие зачатки расцветают на ветвях красивее бутонов, и дерево не умирает в огне – оно превращается. Оно меняет свои цвета, становится плотнее и его крона точнее метит вверх. Чип напуган – он скулит и убегает к реке, но Эди не может найти сил оторваться и успокоить его. Она созерцает.

Родители приезжают от семьи Тингли раньше положенного и почти трезвые – Эди понимает, что их вызвонили соседи. Это день, когда флегматичная мать впервые кричит на неё:

– Что с тобой не так?! – заходится она в злостной истерике, её верхняя губа задирается в ужасе и отвращении, а щёки горят от гнева. – Зачем вредить?! Кем надо быть, чтобы поджечь кошку?! Это твоя месть нам?! Как можно!..

По совместительству это день, когда отец впервые даёт ей пощёчину. Щека звенит от силы удара, а боль превосходит себя с каждой секундой, даже когда кажется, что больнее быть не может. Глаза застилает обида, и Эди отворачивается, пряча её блеск. Мама громко молчит. Отец сипло приказывает:

– В свою комнату. Живо.

Пока Чип вылизывает щёку Эди, она записывает: «Мне нравится две вещи: решать загадки и большой огонь». Подумав ещё секунду, девочка дописывает «и Чип» и ласково ему улыбается, прежде чем обида сминает её лицо и выжимает горячие-горячие слёзы.

С тех пор, как родители запретили Эди гулять, она либо читает привезённые Ребеккой родительские книги, либо в обнимку с Чипом смотрит страшилки, и однажды она видит, как мужчину в кино растворяют жёлтой водой. «Кисленько?»– спрашивает у него страшная женщина.

– Кисленько, – повторяет Эди. Кислое – это лимон. Она собирает лохматые волосы в пучок, выжимает лимон в стакан и засовывает туда червя, чтобы посмотреть, что с ним станет.

Утром, перед школой, оказывается, что червь свернулся и побелел. И папа тоже побелел.

– Эди! – гавкает он своим хриплым голосом. – Во имя всего святого, что происходит в моей кофейной чашке!

– Сейчас помою…– бурчит Эди. «Если спросит, скажу, что это белок».

– У тебя что, – чуть мягче говорит отец, – опять закончилась книга загадок?

– Ты сказал, что следующую вы купите только за четвёрку в семестре по литературе…

А это невозможно! Эди засыпает под книги из школьной программы – кому это может быть интересно? Безответная любовь, война и суициды. Чип и то лучше бы написал. Она принципиально не будет учить литературу, пускай даже из школы выгоняют.

Папа упирает руки в боки, но всё же выдыхает с абсурдной напускной суровостью:

– Хорошо, я куплю тебе её так, если тебе нравится. Взять зелёную?

– Нет, возьми синюю, – отвечает Эди и всматривается. У неё есть подозрение, что сила стыда не даст её папе заговорить о пощёчине. – Она не такая лёгкая.