Элти В. - 1415131131738

– Да, а после минета она сплюнет в пакетик и отнесёт домой, под микроскоп. Ха-ха, не, я бы ей и отсосать не дал.

– Фу, чувак, хах, ты зверь!

Эди захлопывает шкафчик – разговор прекращается. Персиковые щёки наливаются соком от возмущения – кто позволил австралопитекам подать документы в школу?! За ней никогда не ухаживали и на день Святого Валентина в её коробочке всегда пусто, да и сказать, что Эди хотелось признаний, было бы ложью. Она спокойно переносит непопулярность и одиночество, любовную лихорадку одногодок и их естественную одержимость сексом. Но пережить заинтересованность для больше-молчи-чутче-слушай-Эди оказывается сложнее одиночества.

И только на выходе из школы Эди соображает: если бы она не психанула, услышала бы гораздо больше, чем оценку своего тела, и увидела бы, кто болтает, а затем размазала бы по их вещам вазелин.

– Эди, – мягко окликает её мама на кухне, и что-то в её голосе заставляет Эди двигаться аккуратно, как перед напуганным животным, – ты права. Ты заслуживаешь знать правду. Мы всё расскажем, только дай нам немного времени, хорошо?

Эди внимательно сканирует маму на следы вранья и наконец:

– Помочь тебе с ужином?

Папа разводит руками и сцепляет их. Мама смотрит то на него, то на стол. Папа разводит руками и кладёт их на стол. Мама, тихонько вздохнув, смотрит на Эди. Между ними испаряется чай и стынет едва тронутое печенье. Всё вокруг них – обычный семейный вечер, но сами они, думается Эди, совсем иные. Она ещё не знает, насколько действительно они «иные».

– Ну что же, – прочищает горло отец и чешет седую макушку. – Как там в книгах пишется? Это был обычный летний день? В общем…

По его нежеланию и неловкости ясно, что подробностей не будет, а Эди очень бы хотелось объяснения газетного объявления. Она округляет глаза и поднимает брови, выстраивая сопереживающую заинтересованность, но за фасадом она напряжена.

– День-то не был обычным – день рождения Дхимы, ему исполнилось пятнадцать. Высоченный такой, даже выше тебя сейчас, – показывает папа случайную высоту, и Эди улыбается ему, и Эди отмечает: он говорит о Дхиме в настоящем времени. – Мы хотели подарить ему мопед, но он упёрся в машину.

– Ах, неудивительно, – мотает головой мама, – он же постоянно в твоей мастерской торчал вместо уроков, ещё бы он не хотел машину! Это у него от тебя и не спорь, – тычет она пальцем в грудь мужа.

– Ну и что плохого? – вытягивается тот. – Ну не окончил я школу, так ведь неплохо живём. А у Дхимы талант мой: в десять лет светильник починил, а! Каково!

– Это не тогда ли его коротнуло? – ехидничает жена.

– Нет, – ёрничает он в ответ, – коротнуло его, когда он духовку разбирал.

– Ах, ну извините, совсем другое дело.

– Дхима хотел продолжить моё дело, – обращается он к Эди, отмахиваясь от жены. – Конечно, я был доволен, и как я мог заставлять его делать домашку, когда он сам сход-развал координировал? Ну ты даёшь, Джехона! – всплескивает он руками, но мама, невпечатлённая, мотает головой. – И вместо мопеда я решил научить его водить машину, и, может, успели бы накопить на подержанную малышку на его семнадцать.

– Пока они катались, я с вами пекла торт, Арта собирала «вкусные травы».

Отец вдруг хохочет:

– Она так их и называла – вкусные травы, – но очень скоро смех умирает перед ними. – То за коровами понаблюдает, то за зайцами и вычислит эти свои «вкусные травы».

– Иногда сама находила их по запаху: шалфей, мяту. Всё чаи нам заваривала, и ни разу не отравила, представь?

Эди фыркает – какая удача.

– Ангел, если не считать лягушек в холодильнике, – добавляет папа.

– Так что да, мы делали торт, хотя вы трое просились покататься с Дхимой, а кто-то даже в порыве протеста воткнул в торт нож, – и на выразительный взгляд в её сторону Эди выкобенивается:

– Просилась? – приложив два пальца к подбородку, она будто задумывается. – Что-то не похоже. Может, сама залезла в машину?

– Тебе было три, у сумасшествия есть порог, Эди, – замечает папа.

– Нижний, – не может не подколоть мама.

Разморенная ли теплом прежних, чужих дней, сосредоточенная ли на возможности усыпить внимание, Эди спрашивает:

– И Эрвин с тортом помогал?

– А почему нет? – вскидывает брови мама. – Он хоть и был десятилетним мальчишкой, но однажды вычитал, что готовка – это как управление людьми и событиями. Я должна поблагодарить автора того шпионского романчика, – шлёпает она мужа, поворачиваясь к нему и всматриваясь в блеск ушедших дней, – у меня с тех пор был помощник

– С во-о-от таким вот носом, – показывает длину отец, – и во-о-от такими вот ушами.

Мама с улыбкой вспоминает, а Эди переводит взгляд с одного на второго.

– Настолько уродливый?

– Настолько любопытный: все разговоры подслушивал, везде лез, кодовые послания на холодильнике оставлял, – взмахивает руками мама. – Такой затейник.

– А Калтя ходит, разгадывает, – с теплом вспоминает папа. – Она всего на год его старше, так что они прекрасно ладили.

– Да, – поддерживает мама. – Эрвин придумывал загадки, а Калтя их быстро отгадывала, даже не претворялась, что сложно.

Лёгким очерком факты ложатся на корявые переводки в её дневнике, и Эди видит, как рождаются её родные: широкоплечий Дхима, смуглый от постоянной работы, спокойный и ответственный; светлая, маленькая Арта, гоняющая по полям мышей и лягушек, с интересом слушающая рассказы взрослого Дхимы о препарировании в школе; тёмноволосая, недочёсанная и ехидная Калтя, которой нравятся сложности и доставать брата; и домосед Эрвин, читающий шпионские книжки под одеялом и выведывающий секреты папиных клиентов, слишком серьёзный для своих лет.

– Эрвин злился, – рассказывает ласково папа, – и придумывал загадки посложнее. Так и доставали друг друга.

– Ай, два сапога пара они, – улыбается мама, но за секунду её взгляд сползает вниз, как и уголки тонких губ. «Были».

Маме плохо – это Эди понимает. Отцу не хочется – это она видит. Но что ей сделать? Как утешать людей? Что им говорят? Что делают? Как-то трогают? А как?

Прежде чем Эди выдала что-нибудь куцее, папа успевает сказать:

– Всё произошло ночью. Дети накануне просились задержаться допоздна, а мы им позволили. И заснули.

– Да, я, – мама прочищает горло и смотрит куда угодно, кроме глаз дочки, – я тебя укладывала и уснула случайно. Эм, и… Мы проснулись от запаха дыма. Папа выскочил, я взяла тебя на руки, выглядываем в гостиную…

Поднимая и опуская плечи, мама открывает рот, но не знает, как сказать.

– Стены не видно было за пламенем, – находится папа. Насупленные плечи, сложенные на груди руки и повешенная голова – вся его фигура как тяжёлая бочка, чтобы держать в себе не капли, а литры. – Я никогда такого не видел. Не знал, что так бывает.