Элти В. - 1415131131738

– Недавно ты с трудом решала жёлтую, – горделиво жмурится отец и даже седина в его чёрных волосах блестит, но смотреть прямо в глаза он отказывается. – Скоро Энигму разгадаешь.

Глупости, конечно же, ведь Энигма уже разгадана, но похвала заряжает девочку на весь день. Она не понимает, но прощает его.

– Если бы я з-знала, что папа нас бр-бросит, то н-не-е рождалась бы, – совершенно разбито выдавливает Ребекка и роняет голову на грудь. Она кусает губы и цепляется в свои ладони до синевы, противостоит мелкой дрожи рыданий и поднимает глаза в надежде.На Эди.

Ребекке больно, ей одиноко и ей непонятно. Эди видит это. Но что ей с этим делать? Что сделать, что от неё ожидают? И что сказать?

– Мне… жаль, – неловко выбирается клише из её рта, и она пытается спасти ситуацию: – Твой отец – урод.

Эди смотрит на Ребекку круглыми глазами и ждёт, пока та не сломает губы разочаровано и не отвернётся от неё, скрывая слёзы. На биологии она не появляется.

– Я сказала, мы не пользуемся газовыми плитами!

Хлобысь!

Эди подпрыгивает – мама что, гаркнула на продавца? Мама «Всегда Будь Добра С Людьми, Потому Что Ты Не Знаешь, Какую Борьбу Они Ведут», вот эта мама? Она откладывает в сторону спички и выглядывает в коридор, встречая голубой огонь в маминых глазах. Но секунду за секундой, смотря на дочку, женщина тает: её плечи стекают, руки-прутья расслабляются, губы размыкаются, обретая цвет.

– Что-то я вспылила, да? – хватается за лоб мама.

– Мам, мы не покупаем газовую печку, чтобы наш дом опять не сгорел?

Мама вскидывает на неё удивлённый взгляд – Эди никогда не заводила разговор прямо. Она всегда обивала углы своим интересом, наученная скрытными родителями. Похоже, детская восприимчивость выветривается, оставляя концентрированное любопытство.

– Эди… В общем-то, да, но пойми…

– Ты спрашивала, что я хочу на семнадцатилетие, – обрывает Эди. – Я хочу историю пожара.

Мама открывает рот, хлопает глазами, закрывает рот – она не была готова к этому. И давить на неё, такую растерянную, кажется жестоким, но если и так, то Эди готова быть жестокой. Она кивает сама себе и вскидывает подбородок.

На день рождения родители дарят ей машину. Она тёплого жёлтого цвета, с кожаными креслами, подержанная, но это всё равно огромные деньги для семьи автомеханика на окраине. Эди пробует улыбнуться – губы не тянутся. Потому что все трое знают, что это не подарок. Это подкуп.

– Извините, но я не могу принять её.

– Эди, – уверяет папа, – она не в кредит, обещаю, это не возлагает на нас обяз…

– Я не хочу быть неблагодарной, но мне придётся. – Эди смотрит на родителей серьёзно, её черные глаза продевают лески сквозь их головы, и они вдруг понимают: действительно уже семнадцать. – Это не то, что я просила на день рождения.

Мама хмурится. Нет, она откровенно злится. Её глаза не теряют мягкость, но брови супятся и она обхватывает себя руками – точно злится, даже в ярости.

– Эди, это шикарный подарок, тебе и не снилось, как мы с отцом работали ради этого.

– Даже не пытайся меня обвинить! – возмущается Эди.

– Не кричи на мать! – багровеет отец под стать своей клетчатой рубашке.

– Так, мне всё ясно. – Проведя рукой по волосам, выдыхает девочка и возвращает себе ровный тон напускного спокойствия. – Я отказываюсь вступать с вами в контакт, пока вы не выполните моё требование.

– Ты кто, террористка?

Эди молчит и по обыкновению лупит глаза, дразняще наклоняя голову – протест начался.

Мама раздражённо взмахивает руками и отец, психуя, набрасывает ткань обратно на машину, а утром следующего дня Эди накидывает свою куртку с дюжиной карманов и садится в школьный автобус.

– Ты отказалась от машины? – распахивает блестящий рот Ребекка и забавно задумывается:– Ты сумасшедшая?

В старшей школе Эди унаследовала титул сумасшедшей за дополнительные вопросы учителям: «Как кровь влияет на растительность?», «Как разложение зависит от типа почвы?», «Какие следы щёлочь оставляет на дереве?» Впрочем, спрашивать учителей оказывается так же бесполезно, как ленивые подколки одноклассников по поводу пожара.

– Правда дороже, Ребекка, – серьёзно заявляет Эди, затягивая волосы в пучок и надевая очки перед биологией.

– Как скажешь, – вздыхает Ребекка и смотрит за её спину.

Эди оборачивается – Трисс. Эди знает, что Ребекка восхищается её жизнью: по выходным она ездит на концерты в соседний город и родители даже разрешили ей выкрасить волосы в чёрный. Ребекка хочет быть ею: она экономит деньги на обеде, чтобы купить косметику и клетчатую юбку, как у Трисс. Если бы Ребекка спросила у Эди, то она бы ответила, что Ребекка гораздо красивее Трисс, особенно когда не запудривает свои веснушки и не мажет губы блеском. И её коллекция дохлых бабочек гораздо интересней значков на сумочке Трисс. Но Эди не спрашивают.

Ребекка хотела бы дружить с Трисс и сидеть с ней на обеде, Эди и это знает, только вот: «Кого сегодня препарируешь: лягушек или одноклассников?», «Ты пробовала обращаться к специалистам?», «Должно быть, ты наглоталась дыма». Трисс ненавидит Эди.

Это странно, ведь Эдиравнодушна кней. Они вместе ходят на химию, и Эди знает, что Трисс не глупая, но в коридорах она надвигается на них с угрожающим цокотом каблуков и метит в них взглядом ещё задолго до приближения. Что-то в этом всём не даёт Эди покоя.

– Нам пора. – Топает маленькая Ребекка своим маленьким каблуком, стоит Трисс разойтись в своих подколках, и уходит.

Эди ловит Ребекку за руку перед самым кабинетом и вымучивает из себя:

– Знаешь… спасибо.

Это значит: «Я благодарна, что ты продолжаешь выбирать меня», «Я горда твоим выбором дружбы, а не статуса» и, наконец, просто «Я не смогла бы без тебя». Ребекка дарит ей маленькую улыбку – она знает, как тяжело Эди даются такие слова.

В сухом остатке Эди выносит два дня домашнего молчания спокойно: после ужина она и Чип карабкаются на молодое дерево на заднем дворе, чтобы следить за соседской барбекю-вечеринкой, а уже в ночи, под светом жёлтой настольной лампы, она вычитывает криминальные сводки местных газет.

А на следующий день Ребекка не появляется. Такое бывает, когда она опаздывает на последний автобус – у её мамы нет автомобиля, и она не может подвезти её. «Если бы у меня была машина, – понимает Эди, – я бы заезжала за ней каждое утро». Она тяжко вздыхает и кладёт голову в школьный ящик, на фиолетовую книгу с загадками – похоже, жизнь нашла способ разбить её протест.

– Чувак, да спокойно, ты чё, она норм.

Эди поднимает голову и поворачивается ухом к источнику шёпота где-то за углом.

– Сиськи размера второго, самое оно, – шуршит слабым эхо голос в пустом коридоре, – и задница хорошая – я на физ-ре видел, когда она без своей этой куртки была.