Василий Дорогокупля - Однозначные истории

Волнение воздуха прекратилось, но вместо этого над просекой возникло и начало сгущаться вонючее синевато-молочное облако. Пыкин, кашляя и протирая глаза, вернулся к тому месту, где несколько минут назад заметил гнездо опят…

Два человека неторопливо шли по просеке сквозь газолиновый туман. Механическое сотрясение почвы скрадывало шаги, и для Пыкина появление перед носом двух пар измятых ботинок явилось полной неожиданностью. Подняв глаза, он увидел заросшие щетиной, покрытые грязью и струпьями лица и четыре маленьких блестящих капли в глубине ноздрей. Первый человек был одет в засаленный, обвислый на сгибах костюм-тройку, а второй, повыше ростом, был в джинсах и холщовой куртке с надписью «Эмбрион-4» на нагрудном кармане. Пыкин насторожился – он слышал, что в этих краях водятся одичавшие алиментщики. Общее молчание продолжалось около минуты.

– Грибы лучше не здесь собирать, – вдруг без всяких предисловий произнес человек в костюме. – Там, на горке, где сейчас проехал ихний агрегат, все опята на газу прожарились, осталось только сполоснуть – и ешь за милую душу, очень удобно… Кстати, вы часом не член Союза Сочинителей?

При этих словах оба незнакомца выжидательно уставились на Пыкина.

– Нет, – ответил он в некоторой растерянности, – я вообще-то беспартийный…

Бродяги переглянулись.

– Это хорошо, – промолвил «Эмбрион Четвертый». – Окажись вы членом, нам бы пришлось вас изничтожить.

– Все члены Союза Сочинителей – подонки и дармоеды, – пояснил его приятель.

– Нет, нет, что вы, я совсем ничего не сочиняю, – торопливо забормотал Пыкин, – и не пробовал никогда.

– А вы думаете, в Союзе кто-нибудь из них сочиняет? – «Эмбрион» вытянул руку и сделал странное движение кистью, как будто ее тыльной стороной отгонял мух или смахивал со стола фужер с шампанским. – Это Свинячье Стадо, Собачья Свора, Сатанинское Сборище, Союз Сифилитиков. Все они повязаны вкруговую, сплошное кольцо, рылами внутрь, хвостами наружу…

Утробный дизельный рев вырвался из чащи, остатки тумана заколебались и разом осели к земле.

– Эти места напичканы совершенно невозможной техникой! – в сердцах воскликнул низенький бродяга, делая вид, что отряхивает костюм. – И совершенно ненужной. Ей-богу, они доведут меня до публицистичности!

– Злодейская сила, – брезгливо буркнул второй. – Они сбивают ракетами тучи, чтобы здесь не было грибных дождей.

– А вы, мужики, сами-то чьи? – решился спросить Пыкин.

– Мы лауреаты, – гордо сказал «Эмбрион». – Мы живем здесь, в нашем русском лесу, и за далекие границы не уедем никогда, потому что мы истинные патриоты и к тому же у нас нет паспортов. Мы – люди огромной и потенциальной творческой силы. Я ПОЭТ, а вот он пишет прозой.

– ПРОЗОЙ, – поправил его второй лауреат.

Поэт кивнул.

– Такие, как мы, для них страшнее сифилиса, потому что мы – их творческая смерть!

Он кривозубо осклабился и с размаху ударил кулаком в небо. Пыкин невольно вздрогнул.

– Они нас боятся, – похвастался Поэт. – По крайней мере, меня они боятся наверняка. Если хотя бы пара моих стихов прорвется в печать, оболваненная Россия очнется и потопит в плевках их убогие опусы!

– Меня они боятся еще больше, – убежденно сказал Прозаик. – Их пугает сила моего таланта.

– Они боятся нас обоих, – согласился Поэт. – Они нас преследуют. Нас все время преследуют. И следят. Они за нами следят. Всюду полно людей с глазами специалистов. Они смотрят на нас этими глазами.

– Сами мы их никогда не видим, – добавил Прозаик. – Они специально обучены. Но мы их чувствуем, постоянно чувствуем. Я чувствую, как их взгляды ползут у меня по спине. И по голове, и под мышками. Это невыносимо… – В подтверждение своих слов он начал яростно чесаться. – Вы какой сорт курите?

Пыкин без лишних слов достал пачку «Примы». Лауреаты жадно схватили по две сигареты каждый и начали искать в карманах спички. Пыкин дал им прикурить.

– Никогда никого не видим живьем, – вздохнул Поэт. – Вы первый, кого мы здесь встретили за очень долгое время. С тех пор, как у них под землей начались эти взрывы…

Пыкин хотел было спросить, что за взрывы такие, но вместо этого лишь сочувственно покачал головой и стал вспоминать расписание электричек, уезжающих подальше отсюда.

– Господи, что это?! – вдруг воскликнул Прозаик, разглядывая свою сигарету. – Я вижу знак!

Поэт вздрогнул так сильно, что с его лица отвалилось несколько присохших кусков грязи.

– Да, это ЗНАК, – молвил он, также глядя на свой окурок. – Надо идти. У меня рождается мысль.

– У меня она родилась еще раньше, – сказал Прозаик. – Но это плохая мысль.

Уже уходя, Поэт внезапно обернулся и, глядя в упор на Пыкина, с расстановкой произнес:

– Так вы, говорите, не из Союза? – Пыкин виновато развел руками, и в тот же момент лауреат мощным броском дотянулся до горла грибника, свалил его наземь и начал яростно душить. – Я узнал тебя по специальным глазам… – хрипел он, сжимая пальцы.

– Забери у него рацию, – сказал, подходя, коротышка. – И пистолет. Может, и сухпаек найдется, их снабжают некисло.

Они быстро обшарили полумертвое тело, но нашли только перочинный ножик, бутерброд с докторской колбасой и маленькую луковицу. Поднявшись и не обращая больше внимания на свою жертву, лауреаты зашагали прочь. Громко прозвучала какая-то непонятно-ритмичная фраза. Пыкин лежал, впитывая обмякшим телом глухую вибрацию почвы.

– Спору нет, это вкусно… – услышал он. – А впрочем, пока растут грибы, мы ни о чем…

Низко над просекой с оглушительным треском пролетел не то очень большой вертолет, не то маленький дирижабль. Пыкин мучительно привстал и, опершись на локоть, принялся собирать в корзину рассыпанные грибы.

– И все-таки Пушкин был тоже ПОЭТ! – смутно донеслось издалека.

Нас было много, а их было еще больше. Мы стояли на мосту – старом деревянном мосту, перекинутом через речку в том месте, где она начинает превращаться в пруд, с другого конца подпираемый плотиной. Драться желания не было, потому что мы еще толком не успели выпить. А без выпивона и махаловка не в кайф. Потому мы тупо стояли, и они стояли тоже. Надо было что-то сказать. Первым попробовал Паша.

– Чуваки… – начал он и задумался.

Чуваки внимательно ждали. Следующее пашино слово означало либо драку, либо гнилой базар с неясным исходом. Гнилой базар Паше в голову не приходил, но и нарываться он не торопился.

– …хули вы… – сказал он наконец и снова впал в задумчивость. Чуваки насторожились: следующее слово было сказано, но это пока еще было не то самое слово. Понемногу мы и они начали выстраиваться напротив друг друга поперек моста. Машины по нему не ездят, да и пешеходы здесь редки, так что никто нам не мешал. Когда мы выстроились, стало видно, что их линия плотнее нашей: перевес у них был на три-четыре хари.