Марина Важова - Под знаком огненного дракона. Жанна Лилонга. Перстень Мазепы

После окончания операции на Витебском вокзале Гриня должен был сразу двинуться автостопом в сторону Новгорода, зайти в интернет-кафе, связаться с Частиком и, получив нужные сведения, добраться до Белебёлки. Костя выяснил, что за Жанной ухаживает спившаяся старуха, но один из курьеров ежедневно подвозит продукты и дозняк.

Дальше надлежало найти Жанну и забрать её. Старухи он не опасался, изначально решив прикинуться медработником, которому поручено перевезти больную. Такси он планировал заранее заказать по телефону. Дальнейшее представлял себе смутно, знал одно: надо уехать подальше от Питера. Но теперь этот план выглядел несбыточным, а реалии были таковы: замена курьеров, молчание Кости-Частика, отсутствие на вокзале людей Курняка.

Гриня отошёл от прозрачного киоска Союзпечати и, спрятавшись за павильоном аптеки, стал наблюдать за входящими на платформу людьми, пытаясь угадать вильнюсских курьеров. В этот момент во внутреннем кармане завибрировал телефон. Не отрывая взгляда от широких вокзальных дверей, Гриня достал трубку и, принимая вызов, прочёл: Частик. На том конце трубки было тихо. Тишина стала полниться гадким скрежетом, к которому прибавились шлепки будто от мокрой тряпки и нарастающее бульканье. Сквозь эти непонятные и страшные в своей бессмысленности звуки прорвался явственный шёпот, только слов разобрать не удавалось, и Гриня закричал, позабыв о всякой конспирации: «Костя! Что?! Что?!». И тогда услышал, вернее, догадался, как совершенно чужой, не Костин, да и вообще не человеческий голос произнёс: «…поехали к ней… Филон…». И тут же связь оборвалась, но Гриня успел услышать хрусткий звук раздавленного под ногой стекла.

С этой минуты в дело вступила решительная и бесстрастная сила. Та, что когда-то, в далёком детстве, отметая расслабляющее мозг воображение, спасала Гриню от произвола жестоких подростков, а потом – в одиночестве юности – выдёргивала из череды смертельных случайностей, и теперь – на грани полного провала – понесла его семимильными шагами прочь, прочь от Витебского вокзала.

Где-то там, за аптечным киоском, скрюченная фигура ещё некоторое время стонала, схватившись за живот и утирая слюни после рвотных спазм, а двое подскочивших с рысьей грацией трясли её, сломленную отчаяньем и немощью. Но Гриня в это время уже мчался в сторону Московского проспекта, не обращая внимания на светофоры, поток машин, встречных прохожих. Он был стремителен, обходил препятствия, безошибочно выбирая самые верные и короткие пути, приближающие его к пульсирующей в мозгу точке – «конец маршрута».

Этому способствовало всё: и погода, по-весеннему ясная, и попутные машины, на диво безотказные, и дороги без пробок и ремонта. И сам он: его лёгкое, послушное тело, пружинистые ноги, верные реакции, – являлся воплощением стремительного броска. Глядя издали глазами обессиленной страхом «подсадной утки», Гриня с изумлением узнавал себя в этом уверенном и ловком парне:

– смеющимся над пошлыми старыми анекдотами, которые на протяжении всего пути от Шушар до Любани выдавал добродушный шоферюга;

– с аппетитом поедающим шашлык в компании дальнобойщиков;

– отпускающим комплименты московской дамочке за рулём мощного Ниссана, на заднем сиденье которого он проехал от Чудово до Новгорода, где пришлось потерять полчаса в разговорах за кофе.

В общем, он почти доехал и, трясясь в кабине громыхающего Камаза, позволил себе вспомнить о Частике, о проваленном плане и тут же понял, что пора добираться пешком: прибывающий транспорт мог отслеживаться людьми Филона.

Теперь, когда он был одинок, когда рассчитывать было не на кого, холодное спокойствие, почти безразличие овладело им. Возможно, впервые в жизни Гриня почувствовал абсолютную власть провидения, которая – как он теперь понимал – была всегда и всегда направляла его волю. Только он не догадывался об этом, воображал себе невесть что, наивно полагая, что может сам планировать свою жизнь, предугадывать события, влиять на людей.

Это новое знание не огорчило его, а, напротив, ободрило и успокоило. «Господи, помоги мне спасти Жанну, сделай так, чтобы нам не помешали». И добавил по-детски: «А я никогда, никогда больше не буду…». Он не договорил, понимая, что слова не обязательны. Тот, к кому он обращался, единственно возможный защитник, не нуждался в них, ему и так было всё известно про Гриню.

Пробираясь к голубому домику топким берегом реки со стороны, противоположной вокзалу и трассе, Гриня вдруг подумал, что неплохо бы сначала зайти в «Весёлую Белебёлку», из окон которой хорошо просматривается весь дом. Он знал, где находится чёрный ход бара, и надеялся проскочить незамеченным через подсобку. Но его окликнули, едва он добрался до середины пропахшего пивом и окурками полутёмного зала.

Гриня сразу узнал этот голос и обрадовался, хотя когда-то с трудом терпел настойчивые приставания Люськи-подавальщицы. И пока та, устроив его за шатким столиком с кружкой пива и вялеными псковскими снетками, то и дело подсаживалась, сваливая в одну кучу городские новости, восторги по поводу встречи и безответные вопросы, Гриня украдкой поглядывал на облезлый домик и окошко с нестиранной занавеской, но ничего толком не мог рассмотреть. Хорошо, что Люська оказалась в курсе и была настроена поболтать.

Первое – и самое главное – Жанна ещё здесь. Это удалось узнать, заговорив о старухе, живущей напротив, «которой он с прошлого приезда задолжал полтаху». И старуха, и внучка её малахольная по-прежнему тут живут, только старуха совсем спилась, того гляди ласты откинет, хорошо хоть внук навещает, провизию приносит. Приходит каждый вечер, после шести, на полчаса, не больше. А сегодня приезжал в обед на велосипеде. Она как раз со столов убирала после «корпоратива», так видела, и как входил, и как отъезжал. Ещё удивилась, что рановато.

Вот и хорошо, раз уже был, – подумал Гриня, – значит, путь свободен и опасаться некого. Но и медлить ни к чему, новости из Питера могут в любой момент докатиться. Пока Люська вытирала соседний столик, он набрал номер таксиста, и тот пообещал через полчаса прибыть на место.

Гриня было уже собрался уйти «по-английски» через чёрный ход, но тут телефон в переднике Люськи заиграл арию тореадора, и она, согнувшись вбок под тяжестью подноса, приложила трубку к уху. А вскоре вместе с буфетчицей принялась вытирать и сдвигать столы, раскладывать закуски и заказывать из продмага водку – надвигался очередной корпоратив. Вот и отлично, в этой суматохе никто ничего не заметит, —облегчённо вздохнул Гриня и, чмокнув в щёку занятую Люську, позвонил водителю такси.

Он вышел из бара, неспешно прошёлся до угла и только потом перебрался на противоположную сторону. От выпитого пива у него слегка шумело в голове, зато мандража не было вовсе, он шёл уверенно, будто и мысли не имел нырнуть в калитку, так что если б за ним кто и наблюдал, просто потерял бы из виду. Нагибаясь под ветками цветущей яблони, Гриня проскочил полузаросшей дорожкой к крыльцу и чуть помедлил, прислушался, прежде чем войти. Из дома не раздавалось ни звука, Гриня потянул рассохшуюся дверь на себя, и она заскрипела. Скрип вскоре повторился, но уже в глубине дома, и пока он шёл на этот звук, понял, что это не скрип, а стон.