Марина Важова - Под знаком огненного дракона. Жанна Лилонга. Перстень Мазепы

Бесшумно, будто в немом кино, двое с чёрными чулками на голове деловито передвигали по квартире спеленатые, окукленные фигуры – матери и Ленон. И хотя не было сказано ни слова, Гриня понимал, в чём должны признаться куколки. Да, он знал это с самого начала: куколкам придётся выдать схрон: сберегаемый до времени роскошный брачный наряд бабочек.

Потом он неоднократно съезжал в своих показаниях на тему этого мифического наряда, сбивая всех с толку и привлекая внимание штатного психолога УБОПа 15 15 УБОП – управление по борьбе с организованной преступностью. . И никакие разговоры о распотрошённом тайничке в спальне, о похищенных – да что там похищенных, своими руками отданных! – фамильных драгоценностях не убеждали Гриню. Сначала он упорно и вслух, а впоследствии лишь мысленно, перечислял с детства знакомые ему детали бесценной коллекции: атласные крылья с бархатными, кустарной выделки аппликациями, меховые вставки на спинках изящных коротеньких жакетов, сферические полумаски-глаза, дрожащие хрустальные шарики на упругих усиках-антеннах антрацитовых шапочек…

От Грини временно отступились и больше полагались на свидетельства женщин, которые сходились во всём, кроме одного немаловажного пункта: пострадавшая Елена Сажина уверяла, что Григорий Батищев знал бандитов. Но из чего она это вывела, выяснить не удавалось. Сопоставив её заверения с её же сведениями о сожительстве Грини с некой китаянкой, следаки приписали всё обычной ревности.

Основной чертой немолодого, деревенского вида следователя Олега Тарасовича Курняка была настойчивость. Она проявилась ещё в школе, когда, отстав по болезни, он за неделю усваивал программу целого месяца. Любил историю, и его частенько посылали на районные олимпиады. С недоверием относясь к текстам учебника, рылся в библиотеках. Кстати, недоверчивость была второй его отличительной чертой. Она немедленно овладевала им, лишь только приходящая извне информация шла вразрез с его представлениями о предмете. Это толкало Олега на исследовательскую работу, и он не успокаивался, пока либо не находил подтверждение собственной правоты, либо не менял своё мнение. Любил докапываться до истины.

Он вообще много чего любил, и девушек, конечно, но почему-то всех подряд. Поначалу Олег надеялся, что со временем это пройдёт, а до тех пор лучше не создавать семью. В двадцать пять он понял, что возраст ни при чём, и продолжал любить всех девушек, но старался это скрывать, потому как, воспитанный по законам строителя коммунизма, боялся прослыть ветреным. Ко всему прочему, у него имелись большие претензии к собственной внешности, и он никому не хотел навязывать на ежедневное обозрение свой маленький рост метр шестьдесят три, длинный, кривоватый нос, белёсые, как у телка, ресницы и россыпь веснушек по всему телу. К тому же Курняк постоянно был в водовороте дел, времени ни на что другое не хватало, и тема семейной жизни быстро сошла на нет.

Одиночество давало независимость. Он предпочитал добиваться всего сам, не прикрываясь ни помощью, ни ошибками окружающих. И в следователи пошёл, полагая, что сможет в своих решениях надеяться больше на себя. На практике оказалось всё иначе, но Курняк умудрился, не нарушая систему служебной иерархии, тем не менее, получить от начальства режим полного доверия. Ему с лёгким сердцем сбрасывали «глухарей» – дела тупиковые, непригодные для продвижения по служебной лестнице и выгоды не приносящие. Он брал их безропотно, но с одним условием – не мешать ему и не «обламувати крила 16 16 обламувати крила – обламывать крылья (укр) », к чему никто и не стремился, по опыту зная, что если кому и покажется тот «глухарь», то лишь настырному хохлу Курняку. Дела же амбициозные и сулящие блага выхватывались прямо из-под его длинного носа, но сопротивления он и тут не оказывал, понимая, что всякой воле есть предел.

За дело о разбойном нападении и квартирной краже Олег взялся неторопливо, по обыкновению скрупулёзно выясняя мельчайшие обстоятельства. Особенно его заинтересовал легендарный перстень Мазепы. Входя в болезненное состояние пострадавшей Василисы, приезжал на дом, просил досконально припомнить детали и даже привёл с собой художника, чтобы по описанию сделать рисунок. С этим рисунком он отправился в Публичную библиотеку и несколько дней терзал научных сотрудников, пока не обнаружилась репродукция прижизненного портрета гетмана Мазепы, на котором предполагаемый перстень был запечатлён довольно чётко – на пальце руки, сжимающей гетманскую булаву. Сама же картина хранилась в запасниках Русского музея.

Когда портрет был найден и вытащен из хранилища, всякие сомнения отпали. Неизвестный художник отличался скрупулёзностью, и Василиса с подкатившей к горлу тупой болью узнавала и чеканку шестиконечной звезды, и острый серп месяца, и трёхрядную змейку с рубиновым глазком, охватившую мощный палец гетмана.

Надо же, совсем недавно этот раритет преспокойно лежал в тайничке панельного дома на Васильевском острове, за тысячи вёрст от могилы его настоящего владельца. И если перстень подлинный, то как злоумышленники узнали о нём? Этот вопрос волновал следователя, и он с разных сторон выпытывал, кто и когда мог видеть похищенные украшения.

Убеждённость Елены Сажиной в причастности Григория Батищева предстала перед Курняком в новом свете, а показания самого Грини только усилили подозрения. То он уверял, что действительно встречался раньше с одним из налётчиков, то уходил в полный отказ – мол, ему это показалось, все же были в масках. Больше всего настораживало, что объяснить внятно, где он сам пропадал долгое время, Гриня не мог, вернее, его объяснения никак не устраивали следователя.

Но Гриня сам нуждался в объяснениях. Лёжа на диване и прокручивая в уме прошедшие события, он понимал, что его опередили, а значит, ему не доверяли. И хотя после совершённого налёта Король назначил встречу, сам на неё не пришёл, а подосланный Вован, вечно жующий курьер-шестёрка, подскочил, оглядываясь, и сунул Грине бумажку с коротким указанием: пока сиди. Одна надежда была – на Частика. С ним у Грини сложились доверительные отношения, завязанные на общих неприятностях.

Частиком его прозвали за быструю, малоразборчивую речь. «Не части́!», – прикрикивал на него Король, так и приклеилось. Частик тоже был должником, по его же словам, пожизненным. Схема этих долгов, как теперь понимал Гриня, была сходной: происходила утечка информации, курьера с товаром прихватывали, потом Король включал «свои каналы», что-то удавалось вернуть, а то, что не возвращалось, ложилось долгом на плечи незадачливого курьера. Одно время Гриня даже подозревал, что облавы планово имитируются самим Королём, чтобы покрепче привязать людей к делу. Но потом, поразмыслив, от этой идеи отказался: хватало реальных подстав.