Марина Важова - Под знаком огненного дракона. Жанна Лилонга. Перстень Мазепы

Ещё Король пообещал: рассчитаешься – сможешь стать полноправным партнёром. Но как вернуть такую сумму, у него ведь ничего нет, возражал Гриня. У матери есть, в который раз напоминал Король, зацепив его неподвижным взглядом. Откуда? Она больна, всё ушло на лечение, – протестовал он. Цацки припрятаны, надо их найти, – безразлично ронял Король, давая понять, что разговор окончен.

Что за ерунда, с раздражением думал Гриня, много ли они стоят, эти колечки? А в душе уже зарождалась тревога: откуда узнали, сволочи… Так сам же и сказал, когда мучили, душили. Про этот Мазепин перстень чёрт-те что наговорил, вспоминая бабкины сказки… Теперь на попятную не пойдёшь, хуже будет. Придётся самому выяснять, где у матери тайник. И он, пообещав поискать, всё тянул время. Да и возможности у него не было: мать постоянно дома, не станешь при ней рыться.

Наконец он решил поговорить с ней напрямую. Этому решению предшествовало известие, требующее немедленных действий. Один из курьеров ненароком проболтался, что Король собрался перевести штаб-квартиру в Вильнюс, а в Питере оставить своего дружка Филона. Значит, Жанну надо срочно вытаскивать, иначе ей кранты, изведёт её Филон.

В прошлый раз Король показал Грине кусочек плохенького дрожащего видео, на котором Жанна, худая до невозможности, лежит на кровати, смотрит куда-то в угол потолка и прозрачными пальцами ловит невидимых мух. От этой десятисекундной записи Гриню прошибло потом, и он понял, что ждать больше нельзя. Если мать поймёт и поможет, значит, он купит свободу себе и Жанне. Если нет – придётся взорвать этот бандитский притон, жучки он не зря внедрил. Всех по одному можно отловить, а там и до Короля доберутся. Кто будет отлавливать и добираться, пока неважно. Главное – Жанну добыть до того, как всё полетит в тартарары…

Гриня пересёк пустое пространство двора и перед тем, как войти в свой подъезд, сел на придомовую лавочку. Вот сейчас он войдёт в полумрак знакомой парадной, вызовет лифт, поднимется на седьмой этаж и нажмёт на чёрную квадратную кнопку, привезённую матерью из Финки. Грине припомнился ажиотаж вокруг этой пустяковины. Тогда Василиса из каждой поездки привозила кучу мелочей для дома, но по большей части они застревали в шкафах и на антресолях: недосуг было их вешать, прибивать и прикручивать. Гриня этим совершенно не интересовался, а мать не настаивала, ей вполне хватало впечатлений от покупки. А с этой кнопкой пристала намертво. Пришлось разбираться, просить инструмент у соседей, потратить целый час.

Тогда, оповестив мать звонком о выполненном задании, он развернулся и потом два месяца не появлялся дома, преподав ей урок. Больше Лиса его ни о чём никогда не просила, да и к исчезновениям «с концами» тоже привыкла, скорее удивляясь его визитам, чем отсутствию. Поэтому появление блудного сына после чуть ли не годовой отлучки встретила спокойно. Грине даже показалось, что мать понятия не имеет, как долго он пропадал. У неё теперь свои тараканы в голове…

Подойдя к двери квартиры, он позвонил, придав своему лицу участливое выражение. Мать не открывала, он жал кнопку звонка и прислушивался, но даже шороха не было слышно. И когда он уже стал всерьёз беспокоиться, у площадки остановился лифт, из него вышла Ленон, а за ней неуверенным шагом – Василиса. Ленон так и вспыхнула радостью и тут же принялась рассказывать, как отлично они прогулялись, и теперь каждый день… моцион полезен, а то мышцы одрябнут… сейчас чайку с тостами и полежать…

Раздосадованный Гриня шёл следом за ними на кухню, невпопад поддакивал, а сам искал предлог, чтобы поскорее выпроводить Ленон. Она заметила его нетерпение, но приписала волнению от встречи – больше двух лет не виделись! От Василисы она уже знала, что Гриня теперь живёт дома и зарабатывает тем, что продаёт компьютеры. Судя по всему, у него никого нет, расстался он с Жанной.

Появление Ленон не случайно, соображал Гриня, она наверняка нацелилась на него, мечтает воскресить былые отношения. И понятия не имеет, что он – одинокий волк, бежит своей волчьей тропой, и нет у него сердца, а только инстинкт – добыть свободу. Теперь, когда всего один шаг отделяет его от задуманного, является эта дурёха и всё осложняет. Скорее, скорее что-то придумать! Может, просто нахамить и выставить за дверь? Так мать расстроится. Хотя она по любому расстроится, так что лучше быстрее с этим покончить.

Отвернувшись к окну и набрав в грудь побольше воздуха, заряженного злостью – так поступал Король перед тем, как устроить показательный разгон, – Гриня негромко, но явственно произнёс: «Слышь, ты, вали-ка отсюда». Ленон разом умолкла, а мать, вмиг поняв, что сын не шутит, ответила: «Она не к тебе пришла, а ко мне».

– Всё равно пусть уходит, я не хочу её видеть, – Гриня старался задеть побольнее. Но Ленон почему-то совсем не обиделась, она лепетала какую-то чушь про замоченных в маринаде кур, которых надо срочно-срочно приготовить. Даже дёрнулась было к холодильнику, но тут Гриня взорвался. Он в гробу видал всех мокрых куриц, а одна ему особенно противна, и пора бы это уже понять! И чем скорее она уйдёт, тем лучше будет всем! И хватит трепать ему нервы и реветь! Давай, вали отсюда!

Последнее он выкрикнул уже в спину Ленон, которая, вытирая бегущие слёзы, кинулась к вешалке. Возле самой двери она резко обернулась, явно порываясь сказать что-то в ответ. Что-то выстраданное – не сейчас, а раньше, залепить ему в лицо всё, что наболело… Но в этот момент раздался звонок в дверь. Нет, не дадут сегодня поговорить с матерью, обречённо подумал Гриня и уже пожалел, что обидел Ленон. «Погоди, я не то хотел сказать», – стал оправдываться он и даже попытался обнять за плечи, но она вырвалась и, досадливо мотнув головой, повернула ручку замка.

Дверь резко распахнулась, и волна бешеной энергии заполнила маленькую прихожую, разбрасывая одежду с вешалок, заталкивая Ленон и Гриню в студию, в ноги к испуганной Василисе. С этой минуты Гриней овладела страшная тоска. Застарелая, глубинная боль встала распором между ключицами, не давая вдохнуть. Всего один несильный удар в эту точку отправил бы его в последнее путешествие на утлой лодчонке старого Харона, реальные же удары сыпались отовсюду и, неощутимые на фоне гибельной тоски, только усиливали ужас происходящего.

Гриня глубоко вдохнул и на долгом выдохе привёл себя в то состояние, которое не раз спасало его в тяжёлые минуты. Он как бы впал в кому – был жив, но инертен: не понимал ни единого слова, не видел ничего вокруг, не чувствовал ударов. Как сквозь вату он слышал крики, резко оборванные вращением чёрных, паучьих лап, опутывающих жертвы липкими лентами. Силился встать, что-то сказать и с удивлением понимал, что не может пошевелиться, не может произнести ни звука, что сам намертво прикручен, опутан клейкой ядовитой слюной.