Евгения Черноусова - Следи за знаками судьбы

Что такое жильё для нашего человека? Всё! Я лишилась родного дома, потом жила в общаге, в конуре, снова в общаге. Когда квартиру получила, наступило благополучие. В сорок лет оказаться на улице – это конец. Сын сказал, что продаст свою часть квартиры. Этому воспрепятствовать я не могла. Не могу утверждать, но уверена, что он комнату даже не продал, а подписал на предложенного кредиторами уголовника под туманное обещание отдать разницу между стоимостью квартиры и суммой долга. Началась война в одной отдельно взятой квартире. Я ещё получала пособие по безработице. Не сдавалась, брала подработки где только могла. Я нанималась помогать с готовкой на свадьбах и поминках. Я даже покойников обмывала. Чтобы не пасть духом, я продолжала поддерживать порядок в комнате, на общую кухню я даже зайти боялась. Я даже шторы новые купила! Кредиторы потеряли терпение и пришли.

Второй раз в жизни мне заткнули рот. Не кляпом, а строительным скотчем. Тогда – отец и тётка, сейчас… хм… бандиты. Потребовали подписать доверенность. Я отказалась. Не потому что жильё мне дороже жизни, а из желания сохранить самоуважение, если ничего у меня больше не осталось. Что дальше было, подробно рассказывать не буду. Пальцы ломали только на левой руке, правую оставили для подписи. Голени и подошвы ног жгли. Ну, и так далее. Что самое страшное, это их заводило. В какой-то момент поняла, что в живых меня не оставят. Был уже на соседней улице прецедент: одному предпринимателю в собственной квартире голову отпилили. Во время передышки уставших мучителей я правой готовой для подписи рукой схватила зажигалку, оставленную на полу. Чиркнула, зажгла газету. Бросила зажигалку, схватила газету и запалила свои новые шторы! Как они полыхнули! А я смеялась от радости.

Пришла в себя я через несколько дней в больнице. Нет, я не теряла сознание в общепринятом смысле. Я просто впала в ступор. По словам соседок, глазела в потолок и на обращённые ко мне речи не реагировала. Помнишь санитарку Анну Ивановну, что нас по лестнице сегодня провожала? Она тогда в хирургии работала. Она одна из медперсонала, кто меня кормила. Руки-то у меня были одна со сломанными и вывихнутыми пальцами, другая сожжена. Я есть не просила, но, когда мне что-то в рот вкладывали, жевала и глотала.

Итог: о руках я уже сказала, ноги тоже обожжены, волосы обгорели, некоторые внутренние органы повреждены. Да, про инфаркт забыла. Но жива…

Никого из моих мучителей не нашли, а может, и не искали. Через пару недель, когда я уже могла ходить по коридору, ко мне пришёл один деятель по имени Серёга, который на рынке рулил. Типа охранял. Рэкетир, одним словом. Предложил проехаться до квартиры. Не скажу, что всё выгорело, но зрелище было удручающее. Да ещё две соседки кинулись на меня, что я должна им за то, что их квартиры прокоптились. Опешил даже Серёга. А потом запулил в них такой словесной конструкцией, что уши в трубочку свернулись. И вслед им ещё сказал, что лучшее средство от копоти – пожар, и это легко устроить.

Ну вот, спросил он меня, есть ли средства, чтобы комнату восстановить. А если нет, то можно одно пожарище на другое обменять. Зато там жить можно, причём жить буду одна. И привёз сюда. Расскажу, что здесь было. У всех на нашей улице участки большие, а у моего углового дома – как заплаточка. Видишь, в сторону Золотухиных мой дом как будто двухэтажный, а к Храмовой улице – одноэтажный? Это была скобяная лавка Золотухиных, а наверху семья приказчика жила. Потом склад, потом жилой дом. За почти двести лет чего тут только не было! Потом сделали дом колхозника, это вроде общежития-гостиницы. Потом снова жилой дом стал. Огород обрезали, на нём контору энергосбыта построили. Здесь решили тоже какую-то контору отделать, поставили вагончик-бытовку для строителей, но к ремонту приступить не успели. Тоже пожар, и тоже криминальный. Когда затушили, в здании труп обнаружили. Концов не нашли. Так дом и стоял с прогоревшей крышей и частично обрушенной стеной второго этажа. Не знаю, как, но числился он по документам пригодным для житья. А жить здесь, и вправду, можно было. Но только в вагончике. Там печка такая круглая металлическая стояла, буржуйка.

Я согласилась, Лёня. При моей бедности ремонт я бы не потянула. Только спросила, как же, у второй комнаты в моей квартире другой владелец. Серёга зубы оскалил: «Это уремовские всё заварили. Фиг им тут командовать. Урка этот мне комнату сразу подарит, скотч не потребуется». Это стало решающим аргументом. Фиг чужим бандитам, пусть наши бандиты пользуются!

Из больницы я выписалась уже сюда. Думала, зимой помру. Да и плевать, не было смысла в моей жизни. Но нет. Соседи здесь не чета тем, прежним. Пришла бабка Паша, четверть века назад она была вполне крепкая старуха. Посмотрела, как я дрова в буржуйку пихаю, и сказала: так нельзя, угоришь! Мы с Таисией Андреевной кирпич, что со второго этажа обрушился, чистили и к вагончику подтаскивали, раствор замешивали. Пока вместе работали, она мне рассказала, что здесь Серёгины деловые партнёры, то есть такие же бандиты, порой ночевали. Что все соседи боялись, что рано или поздно здесь перестрелка будет. А вон что случилось – поджог. Но сгорело, судя по всему, что-то существенное, потому что Серёга явно переживает денежные трудности.

Вот не поверишь, за один день тётя Паша печку сложила. Да какая печка! Я даже зимой через день её топила, тепло держит долго, тяга великолепная. Ты спрашивал, что за будка к террасе примыкает и пройти на огород по двору не даёт, летняя кухня, что ли? Это не кухня, это мемориал моего возрождения. Стены будки я не целовала, но, приходя с холода, прижималась к печке и оживала. Для меня это место силы.

Первое время работать я не могла. Вот тогда и стала я ходить «за пушниной». Так сбор бутылок мужики называли. Сначала стеснялась, выходила ранним утром и в темноте с фонариком обшаривала мусорные урны и контейнеры, смотрела под скамейками в парке и сквере, в траве на берегу Чирка. А потом уж после завтрака везла на старой коляске добычу на рынок к пункту приёма. На выручку покупала хлеб, молоко, при удаче ещё и крупу. Один раз проспала и вышла из вагончика уже на рассвете – и сразу через дорогу к нашей контейнерной площадке. Укладываю бутылки в сумку, а сама оглядываюсь. И вижу, что кто-то стоит у моего вагончика. Испугалась, но решила выяснить, кто это. Только я двинулась в его сторону, как он развернулся и быстрым шагом пошёл вверх по Храмовой улице. Походка знакомая, слегка раскачивается при ходьбе, причём вправо крен сильнее. Сын. Это был тот единственный случай, когда он видел меня с бутылкой. А я видела его в последний раз.

В то же утро соседка Кожевникова, чей дом следующий за домом Золотухиных, увидела меня за этим занятием и позвала работать с ней. Татьяна Ивановна со мной на комбинате раньше трудилась, вместе мы под сокращение попали. Они с мужем сразу взялись за квартирный ремонт. Я физической работы не боялась. Да ничего я уже не боялась! Зарабатывали мы очень прилично. Когда втянулась, чтобы не задумываться, стала в свободное время расчищать сгоревший дом. Через два года накопила на потолок и крышу, а через шесть дом стал таким, какой ты сейчас видишь. По строительству я проработала с год, потом устроилась на молочный завод. Потеряла в доходах, но понимала, что на ремонте держат меня из жалости. Сначала фляги мыла. Потом взяли меня в бухгалтерию. Дослужилась до заместителя главбуха. Продолжала работать после выхода на пенсию, пока не узнала о твоём существовании и о том, что у тебя дочь родилась. Вот и смысл в моей жизни появился.