Николай Омелин - Разбойничья Слуда. Книга 3. Отражение

– Ты все о своей худосочной Фокиной беспокоишься. Пусть дитя своего воспитывает подружка твоя. Вот ее занятие, а не по городам шататься. Распустила космы свои рыжие…

– Отец!

– Ты, Лизка, не ерепенься, – откашлявшись, произнес Тимофей Петрович. – Нынче не то время, чтобы кочевряжиться. Раз сказал председатель, так слушать надо.

– А когда оно – то? Время ваше, – возмутилась Лизка. – Когда жить-то? Тридцать один год уже, а жизни нет. Маета одна.

Анна Гавриловна подошла сзади и обняла дочь.

– Она, дочка, такая и есть жизнь. Если будешь ждать ее, то не дождешься. Вот она жизнь-то твоя, – мать указала на притихшего на лавке Митьку. – Был бы Пашка живой…, – глаза у нее заблестели.

– Ну-ко, хватит в доме сырость разводить. Спать давайте. Утром договорим, – повысил голос Тимофей Петрович и посмотрел на внука. – Ты кобылу привязал?

Лизка тоже повернулась и посмотрела на Митьку, который свернувшись калачиком, безмятежно спал на лавке. Глядя на улыбающегося во сне сына, она в очередной раз убедилась в правоте матери. На душе стало спокойно, и появившееся раздражение тут же исчезло. «Наверное, рыбу большую поймал, – подумала Гавзова и, подхватив Митьку на руки, отнесла на лежанку к печи». Она еще какое-то время посидела возле него, а затем прошла к своей кровати и залезла под одеяло.

Лизка проснулась от крика деревенского пастуха. Не открывая глаз, прислушалась к доносившимся с улицы звукам.

– Сы 3 3 Так пастухи подгоняют коров (местное) , сы, ш-ла! – услышала она голос Коли Тяушки. – Сы, ш-лма, – кричал что-то нечленораздельное тридцатилетний парень.

– М-му-у, – вторили ему коровы, нарушая деревенскую тишину.

Николай Чупров по прозвищу Тяушка в раннем детстве перенесший неведомое для ачемян заболевание, тогда же перестал говорить и слышать. Со слухом со временем более или менее наладилось, а вот с речью проблемы остались большие. Не каждый мог разобрать то, о чем «мычал» взрослый парень. Вместо первой мировой угодил в пастухи. И вот уже более десяти лет каждый день пас местных коров. Но это было летом. А вот осенью и зимой его в деревне увидеть было трудно. Охотником он был незаурядным и мало кто из других ачемян мог с ним в этом сравниться. Кое-кто подшучивал над ним, связывая такой успех с тем, что он говорит со зверем на одном языке. В прочем и домашний скот его тоже слушался с «полуслова».

Ачем был одной из тех немногих северных деревень, где испокон веков домашний скот всей деревни пасся в одном стаде. Утром пастух пройдет по деревне, соберет стадо, и угонит на ближайший общий луг. А вечером тем же путем прогонит по деревне обратно. Коровы – животины умные. Свой двор знают хорошо. И редко какая, проходя по деревне, не узнает и не остановится у своего дома. Разве что кто-нибудь из молодых телушек забудется и пробежит мимо. Но со временем и те научатся, и у своих верельниц всегда будут останавливаться. Какие-то коровы сами способны калитку открыть и во двор зайти. А те, кто не обучен или у кого запоры посложнее, так и стоят, дожидаясь пока кто-то из хозяев не запустит.

– Митя, Митя, ты дома? – едва открыв глаза, спросила Лизка.

– Удить уж убежал, – донесся из-за заборки голос Анны Гавриловны. – Вставай, поешь чего. Старик с утра полрыбника харисов съел. Последние дни по ночам перестал вставать. А то раньше ночью наестся и утром ничего не хочет. А Митька молока только попил…

– Мам, ну чего ты отца стариком все зовешь. Он еще некоторым, что помоложе, нос утрет, – зевнув, Лизка потянулась и свесила ноги с кровати. – И удить то чего? Вода еще большая – не клюет харис еще. Или сон приснился?

– А как не старик, коли восьмой десяток идет, – мать вышла из-за заборки с кружкой молока. – А про сон ты как узнала? Он и, правда, сказал, что сон видел хороший. Обещал с уловом вернуться. Кормилец подрастает, – с какой-то особенной теплотой и гордостью, какая может быть, наверное, только у бабушек, проговорила Анна Гавриловна.

– Ой, мама, восьмой десяток, – пропуская мимо ушей хвастовство бабушки и внука, выпалила Лизка. – Трифону Ретьякову пятый пошел, а посмотришь со стороны, так будто уж сто лет живет – ходит еле-еле душа в теле.

– Трифона пожалеть нужно. Как Зинка померла, так один Гришку поднимает.

– Ага, один. Глашка их, может и поднимает. А Трифон только по Зинке своей все убивается, – не унималась Лизка.

– Не гневи Бога! Ешь лучше иди. Сочни и каравашик 4 4 Ржаной хлеб, в форме каравая, выпекаемый в русской печи на столе под полотенцем и вот, – Анна Гавриловна поставила на стол кружку. – Молока попей. Потом все дела. Пока не поешь, никуда не пойдешь.

– Мама!

– Не мамкай, а ешь.

Лизка еще раз потянулась, почесала руками голову, взъерошив волосы, и пошла к рукомойнику.

– А кипятка нет? – спросила она.

Мать подошла к столу и потрогала медный бок самовара.

– Теплый еще. Старый уже, а долго не остыват. Ты бы сходила на реку, да намыла его, – она слегка потерла пальцем надпись на самоваре. – Чего на нем написано, Лизка?

Дочка подошла к столу, приподняла полотенце и, отломив кусок от каравашка, прочитала:

– «Самоварная фабрика наследников И.Ф.Капырина».

– Ка пы ри на, – протянула Анна Гавриловна. – Поди, умный мужик, коль такой аппарат сделал.

– Ой, мама, ты о чем? – вздохнула Лизка. – Какой самовар?

– Настоем разбавь, чего один кипяток пить. На шестке чугунок стоит, возьми, – заботливо проговорила мать. – Морковного нынче заварила. Кабыть, брусничный уж приелся.

– Эх, я бы сейчас меевник 5 5 Пирог с меевами (местное название мелкой рыбешки – гольяна) съела, – проговорила дочка. – Прямо ужас, как охота.

– Ты как батько. С утра рыбу подавай, – усмехнулась Анна Гавриловна. – Меевник она вспомнила… Еще на святки меев доели. Прошлый год мало совсем побродили 6 6 В данном контексте – ловить рыбу бреднем (местное) . Сейгот, как кулиги 7 7 Мелкие небольшие речные заливы, в которых ловят меев образуются на реке, и вода нагреется, с вами бродить пойду. Тыкать 8 8 В данном контексте – загонять рыбу (местное) не замогу, так меев почищу.

– Или ягодников с брусникой. А еще лучше с жаламудой 9 9 Жимолость (местное) и кисилицей 10 10 Красная смородина (местное) , – не унималась Лизка.

– Размечталась. Не июль месяц, чтобы жаламуду собирать… – она вдруг замолчала. – А ты случаем не…

– Мама!

– Не дай Бог кого в подоле принесешь…

– Мама, чего еще не придумаешь!

– Чего, чего. На соленое да кислое потянуло, вот чего!

– И что?