Александр Субботин - Белоручка

Берёза и Брагин были уже в дверях, но оба обернулись.

– Признаюсь честно, – продолжал Капризов, доставая из-под стола свой портфель и начиная вынимать из него пачки денег, – я не умею вести переговоры таким образом. Что называется, на словах. Да и не знаю здешних порядков. Зато я хорошо усвоил, что всегда отлично работает в твою пользу, – он указал на две пачки банкнот своими тонкими холёными пальцами. – Уверен, вы и так рассчитывали, что я, нанимая вас, оплачу ваши услуги. Но я также уверен, что вы не догадывались, в каком размере. Мне крайне необходимы профессионалы. Кроме того, мне необходимы молчаливые профессионалы. А я вижу, что вам можно доверять. Поэтому я предлагаю вам ещё раз подумать над моим предложением с учётом вновь появившихся факторов.

Брагин и Берёза внимательно смотрели на пачки банкнот. И если первому, казалось, всё это действо было по-прежнему не интересно, то у второго глаза стали загораться.

– Это лишь начало, – пояснил Капризов, стоя за столом как фокусник, который устраивает представление для публики. – Я намереваюсь продлить наше сотрудничество на весь срок моего пребывания тут. А это, верьте мне, срок немалый. Поэтому ещё раз предлагаю подумать, прежде чем вы решите уйти. Что же касается затрат непосредственно на выполнение того или иного поручения, то они также будут компенсированы, можете быть уверены. Вам предоставляется полная свобода действий. Желаете нанять какую-нибудь шпану – пожалуйста, ваше право. Но, разумеется, не посвящая её в детали. Так что скажете, господа?

Брагин, тяжело сопя, подошёл к столу, взял две пачки денег, лист со списком и вернулся к двери. Одну пачку он отдал Берёзе, и тот быстро затолкал её в карман брюк.

– Значит, эти? Ну что же. В общем, конечно, они те ещё мерзавцы. Попробуем. Когда вам нужна информация?

– Через неделю. Самое большее – через две. Возьмите визитную карточку.

За карточкой подошёл Берёза.

– Хорошо, – сказал Брагин, и оба бывших сотрудника силовых структур вышли из кабинета.

Оставшись в одиночестве, господин Капризов сел на своё место, откинулся на спинку кресла и закинул ноги в начищенных ботинках с пряжками на стол.

Его начинало точить сомнение. С одной стороны, он наконец бесповоротно вступил на тот путь, который должен был привести его к триумфу. А вместе с тем сразу же возникли трудности, связанные с зависимостью от людей ему посторонних. Впрочем, близких людей он и так не имел – ни друзей, ни семьи у него не было. Но теперь, когда приходилось разворачивать и усложнять своё предприятие, господин Капризов осознал, как тягостна ему та связь, которая только что здесь зародилась и которую ему придётся поддерживать до самого завершения своего плана. Нельзя сказать, что он этого не предвидел, не был к этому готов, и всё-таки теперь ему было несколько тревожно, неприятное чувство тяготило Дмитрия Кирилловича.

Господин Капризов был педантичным и рассудительным человеком. И так как эти качества он в себе ценил и развивал, то первое, о чём он подумал, когда двое сыщиков покинули кабинет: как ему будет лучше порвать с ними в самом конце? Раньше у него не получалось разработать подобный сценарий, ибо он просто не представлял, с кем будет иметь дело. Но теперь, когда первые игроки определились и вышли на свет, уже можно было потихоньку продумывать план прекращения обременительных отношений.

– Их самих надо будет каким-то образом сдать властям, – сказал сам себе господин Капризов, ещё не подозревая, что сделать это ему не удастся.

Александр Ильич Швед шёл вниз по улице по сползающему к центру от каждогоднего наложения слоёв асфальта тротуару и, задумавшись, смотрел себе под ноги. Из-за этой своей привычки идти сцепив руки за спиной и уткнувшись взглядом в землю долговязый и сутулый Швед никогда не примечал, да и не желал примечать, ничего, что происходит вокруг. А день, между прочим, был солнечным. Правда, осенний ветерок уже свободно гулял по городу, но пока только гулял, вовсе ещё не собираясь никому докучать, а лишь в качестве шалости иногда налетал на прохожих и, чуть касаясь прохладой их щёк и носа, спешил дальше по своим ветреным делам. Швед же не обращал внимания и на него. С недавних пор он вообще полагал, что обращать внимание на что-либо – бессмысленная трата времени и сил. И что обращай или не обращай на что-либо внимание, как своё, так и общественное, – всё одно выйдет так, что объект, к которому ты только что проявил свой искренний интерес, вдруг превратится в субъект. А превратившись в него, тут же и объявит – впрочем, не всегда гласно, – что он-де как-нибудь сам всё решит, без тебя и особенно без твоего участия.

Такие странные и, кажется, носящие сугубо личный характер принципы, которые установил для себя Швед, несмотря на некоторую невнятность, были вполне оправданны. Александр Ильич с недавних пор находился в глубокой депрессии. Началось это, наверное, года два назад, когда он вдруг понял, что в свои тогдашние сорок три года ровным счётом ничего не добился и не достиг. Что состояния у него нет, семьи тоже, а если что и есть в его распоряжении, то всё это имеет вид какой-то временный и смехотворный. И словно бы он всегда ждал чего-то и на что-то надеялся. На что-то такое, что обязательно придёт и непременно исправит, изменит, улучшит и его самого, и его положение. А главное, основательно, чтобы уже для подлинной и окончательной настоящей и полнокровной жизни. Чтобы насовсем и крепко. Но это «что-то» не приходило. А оглянувшись назад, на свою жизнь, Швед с горечью признавал, что ждал этого неизвестного непростительно долго. И что даже если призрачное счастливое будущее и наступит, то произойдёт это крайне поздно. Да и, сказать по правде, таких чудес, чтобы в его возрасте начать всё сызнова, так, как описывают в книжках, в реальности на своём веку он не видывал ни разу. А, значит, и не бывает их, этих выдуманных чудес. А посему всё, что остаётся Александру Ильичу, – хандрить и злиться. И ещё признаваться самому себе, что жизнь прожита зазря и впустую. Ставку он сделал не на то, и банк на этот раз забрал последнее.

Так, или приблизительно так, вкратце можно было бы охарактеризовать внутреннее состояние Александра Ильича. В самом деле, последние два года его можно было встретить на улицах города именно в таком вот задумчивом и понуром состоянии. Длинное чёрное пальто зимой и чёрный «похоронный» костюм летом придавали его и без того высокой сутулой фигуре какую-то фантастическую худобу и угловатость. Растрёпанная рыжая борода, нечёсаные волнистые волосы цвета жжёной сиены издали походили на затухающий язычок пламени, который предсмертно мигал на головке уже обугленной и искривлённой спички. Глаза же, напротив, имея какой-то болотный цвет, были ясны, колки и живы, хоть сами ничего и не отражали, как у мертвеца. Чёрные брови, по обыкновению, были сведены и изгибались книзу, к острому и ноздреватому, но, впрочем, красивой формы носу.