Евгений Август - Самсоны и Голиафы

Поднялись. Музыка нестройно смолкла. Первые данные разведки: сцена 10 на 5; украшена плодами садово-огородного труда. Пахнет травами, радостью и единством. Все признаки грядущего праздника Жатвы. Вроде как благодарение: что есть, что есть и есть, что пить. Едим все, что дает природа и что приготовят женщины, пьем компот из того, что дает природа, и чай Хакима. Отмечается праздник в начале осени, реже в конце лета. Душевное мероприятие. В конце действа пастор раздает плоды, которыми украшена сцена, кому пожелает. Остатки компота идут на хоздвор, чай Хакима, как правило, кончается после двух десятков стаканов и не достигает жаждущих со сцены абсолютно никогда. Мне такие торжества всегда нравились. А бабушка на них не ходила, потому что шумно.

Итак, сцена, плоды на вычурном столе справа от входящих, слева от самой группы. Слева, в углу, по какой-то невыветриваемой привычке стоит барабанная установка, рядом – уже знакомый Толян с гитарой и умным видом, далее пацан с акустической гитарой, потом незнакомая девчонка за клавишами, затем большой хор, как раз в правом углу. Стол с арбузами, помидорами и тыквами перегораживает его ровно на половину по вертикали, как назойливая реклама по телевизору.

– Опа! – Из-за барабанов встал (его я раньше просто не заметил за ними) не кто иной, как Антоха. – Тим! Ха-ха! Какие люди!

Ну, что же, знакомьтесь и с этим – Антон Перепелкин. Тоха, Антоха, или просто Авдей. Последнее прозвище мой старый знакомец получил от самого Палыча:

Наладились мы как-то небольшой группой не то с переездом помочь, не то больного кого навещали, да не суть. Группа в составе меня, Палыча, тогда еще новенького Тохи и двух сестер (девчонок, то бишь) ожидала, когда охрана откроет нам шлагбаум на выезде из территории. Палыч сидел как раз за рулем новенького микроавтобуса. А охрана, то ли не признавала новую машину, то ли не могла найти пропусков, то ли просто из вредности (она-де и не должна после работы в серьезных госучреждениях подрываться открывать выезд каким-то сектантам), шлагбаум долго не поднимала. Тогда Палыч со своей всемогущей заговорщицкой улыбочкой посылает Тоху, мол:

– Сходи, скажи, чтобы открыли.

Антоша был еще парнем неприспособленным, что к чему не понимал.

– А что, – говорит, – им сказать?

Храм же, очень не любя, когда дело тормозится, да еще из-за всяких сопляков, возьми да и скажи:

– Возьми библию, подойди к каморке с другой стороны, постучи и, когда откроют, скажи: «Я – пророк Авдей! Господь послал меня, чтобы вы открыли ворота, неверные! Братья уже устали в машине молиться!»

Пошел. Сказал. Открыли.

Все присутствующие в машине смеялись до боли в скулах, глядя на лицо сторожа с глазами с теннисные мячики. Тот, видя, как фургон качается от смеха, матернулся, вернулся за дубинкой в сторожку, но помахал ею лишь через окно, – видимо, с юмором не дружил, куда ему после госучреждения!

А к Тохе раз и навсегда пристал «Авдей» или «Авдий». Такое прилипает навсегда! Наверное, и на могильной плите так выбьют: «Авдий, который словом поднимал шлакбаумы!»

В общем, был Авдий (наш, понятно) ростом невелик, но рассмешить мог кого угодно в два счета. Вообще, я заметил, в компании музыкантов именно барабанщики являются ее душой. Ну не встречал я застенчивых и молчаливых ударников, хоть убей. Антоша был не исключение, и хорошо отстаивал право альфа-хохмача.

Итак, Авдий при деле. Это хорошо. А вот хор, хотя и возрос числом до двадцати самок, заметно помолодел. Я вроде бы это про себя отметил, но Гера еле заметно пнул мою стопу своею. Видимо, догадался, что не плоды земные я разглядываю. Земные, братка, не небесные.

Дальнейшее развитие событий я просто не мог предсказать ну никак. Тоха, видимо, от радости, начал крутить палочками в воздухе, чего я за ним не замечал раньше, финт вышел из под контроля, палочка полетела аккурат в мою физиономию. Я спокойно поймал палочку на лету одной рукой, а другой показал Тохе, и Толяну заодно, вытянутую вверх козу. Братья довольно кивнули. Сестры из хора недоуменно переглянулись. Только сейчас соизволила развернуться Оксана. М-да. Все тот же несвежий видон, та же прическа, как у обезьянки из 38 попугаев, те же уставшие глаза, – ездят на тебе здесь, что ли, или ты тоже только со стройки с борщом и чесноком?

Оксана попыталась улыбнуться. Получилось только ртом. Так улыбаются собаки перед тем как укусить. Ну, вот теперь я дома!

– Кепочку сними, звезда!

Это – мне, конечно. Я и не заметил, что не снял головного убора.

– Мы можем продолжать?

Она снова оскалилась, вроде как ждет, что я или уйду, или хотя бы спрячусь с глаз долой.

М-да, тут уж стабильно. Отношения с Оксаной не сложились тогда, десять лет назад, и вряд ли легко сложатся теперь. Я-то, конечно, уже не бунтующий отрок, определенные представления о людях имею. Да вот она постарела, а такие люди с возрастом только грубеют. Во всяком случае, первые слова были вообще не привет, если вы заметили.

Отношения с Оксаной начались, когда нас, еще юных отроков, привели на служение в группу прославления с целью отвлечь от радостей мирских. Пацаны по двенадцать – пятнадцать лет. Тех, кто попадался смышленый, или охоч до музыки, или на худой конец до пения, обучали ребята постарше. Уже мужи. Мы с Толяном быстро ловили материал, нас мирские радости никогда особо и не привлекали. Чтобы прогулять репетицию ради игротеки или дискотеки – Боже упаси!

Довольно быстро мы научились играть довольно сносно для мероприятий вроде Пасхи, Рождества или той же Жатвы, где и играли уже постоянно. Совсем скоро нас начали подтягивать на концерты городского и республиканского уровня. Нас помаленьку признавали. Кроме, конечно, Оксаны. Она в те времена была не лидером, а простой певицей, причем, как вы понимаете, никудышной, а о сцене мечтала с малых лет. Ей, конечно, концерты никто не доверял. А тут какие-то щеглы во всю идут ее дорогою и к такой умной тётке особо и не прислушиваются. Нашим тогдашним лидером была Лена. Классная певица, с музыкальным образованием, и как человек – прекрасный. Если и учила чему-то, то с любовью и улыбкой. Но природа берет свое: Лена ушла в декрет, как оказалось, навсегда. Реально, она до сих пор сидит в декрете с очередным отпрыском.

И тут неожиданно лидером сделали Оксану. Такое могло случиться только после слова пастора. В общем, новая метла, новые требования к музыкантам. Год мы пытались с ней сработаться, шло все туже и туже. А потом я уехал. Не из-за нее, конечно. А Толян-гитарист остался. Смотри-ка, какой прочный малый! И играет же. Хотя, конечно, достается ему на орехи регулярно – в этом я уже убедился. И, наверное, еще не раз буду убежден.

И в который раз мои мимолетные воспоминания оборвало что-то непредсказуемое. Музыка резко стихла; кто сидел – встали, кто стоял – подобрались как боевые офицеры, а Оксана, развернувшись лицом к залу, странно улыбнулась. Наступила гробовая тишина, отдаваемая звоном в ушах. Это означало одно. Я хорошо помнил такие моменты. Все говорило о том, что за моей спиной лицом к хору стоял не кто иной, как Аристарх Павлович Храмов. Можно было бы голову прозакладывать, если бы она кому-то, кроме меня, была нужна.