Екатерина Блынская - Змий Огнеярый. Мистический детектив

– Вечером у нас тут еще веселее. А завтра паломники приедут. Вы не паломница? – спросил Марью приятный голос.

Она обернулась. Это был тот самый человек в круглых очках.

– Н-не… Я собираю фольклор, то есть… типа того… – ответила Марья.

– Я сам тут недавно, всего второй год, – вздохнул человек, снял очки и стал протирать их подолом клетчатой рубашки.

– Тут как-то странно все смешалось. Мои хозяйки – старой веры… Монастырь – обычный… Еще, говорят, иеговисты жили…

– О да. Обычный, да не совсем. Не знаю, можно ли вообще называть монастыри обычными… Кстати, меня зовут Георгий. Я пеку хлеб и живу в монастыре. Трудником пока.

Марья смутилась и покраснела.

– Марья, – коротко представилась она.

– Не Мария?

– Нет, именно Марья.

– А… Ну, это в какой-то мере даже забавно. Я сам крещен Георгием, а как только меня не называют! И я, знаете, не имею желания возражать. А в детстве-то: и Егорий, и Аллюрий, и даже Ягуарий мать меня называла. Шутница была…

Марья улыбнулась.

– У вас, наверное, характер мягкий.

С колокольни донесся легкий, ажурный звон.

– К а к вы? Верующая? – дотерев очки и перестав щуриться, спросил Георгий.

Марья посмотрела на него. Он выглядел немного странно. Босой, в обрезанных по колено джинсах и рубашке навыпуск. Да еще бритый наголо.

– Да так, без фанатизма. А вы? Грехи замаливать приехали? – без тени улыбки спросила Марья.

Георгий пожал плечами.

– Да. Христианство – очень удобная вера. Можно грешить всю жизнь, а потом однажды приехать в монастырь и стать хорошим. То есть… грехи тебе отпустят, это совершенно точно. Другое дело, хватит ли у тебя самого разумения понять, что ты прощен. Люди – наглые существа. Они порою приписывают себе какие-то качества, которые невозможно ниоткуда получить. С ними можно лишь родиться.

Марья, качнувшись на пятках, заложила руки за спину.

– А хлеб сегодня будут продавать? – спросила она.

– О, хлеб… – спохватился Георгий. – Я напою лошадку и провожу вас. Хотите?

Марья вошла в магазин. Георгий зашел с нею.

Магазин, построенный после войны из разрушенной прибрежной часовенки, имел одно помещение, разгороженное на задний и передний «приделы», как в храме, и торговали тут теперь не как в обычном сельпо, а как в монастырской лавке: медом, настойками, хлебом, вареным сыром, кислым молоком в красивых высоких бутылках зеленого стекла, пряниками с изображением монастыря… Целый угол был отведен под несъедобные товары типа сувенирных кружек, тарелок, православных календарей на любой вкус и убогого текстиля китайского производства: платков и юбок с дикими, не монастырскими принтами.

– Света, посоветуй девушке, какой у нас хлебушек самый вкусный, – сказал Георгий продавщице.

Света, уже отложившая амбарную книгу и сидящая над судоку, махнула головой в косынке.

– Ты сам печешь, ты и советуй. Кому, как не тебе, лучше знать-то?

– А я люблю весь свой хлеб. Но вот ковриги с изюмом – больше всех. Вы же Палладии берете? Ей иногда наш пономарь Савва носит. Или я. Она ест только серый. Серафима любит сухарики мочить. А вы попробуйте вот – кукурузный с семечками…

Марья снова покраснела.

Но тут в магазинную прохладу ворвался молодой монашек с еле заметными усиками.

– Георгий! Тебя игумен требует. Быстро, быстро! – задыхаясь, сказал он и уперся руками в свои колени. – Уф… в гору да с горы…

– Игумен? – Георгий помрачнел и растерялся. – Еще увидимся, Марья! Думаю, вам наш хлеб понравится… – И обратился к монаху: – Савва, давай ящики грузить и вместе поедем.

– Давай.

Савва и Георгий вышли из магазина на жару. Над монастырем все звонче, все причудливей гудели и позванивали колокола.

– Хороший мужик, – сказала Света, не отрываясь от судоку. – Выбрали чо, нет?

Марья, пробежавшись взглядом по полкам с хлебами, красиво завернутыми в пергамент с логотипами монастырской пекарни, кивнула.

6.

«Что-то в этом есть… И в ней что-то есть», – думал Георгий, поднимаясь в гору рядом с телегой, на которой, болтая ногами, сидел Савва и, задыхаясь, рассказывал о недавнем происшествии.

– И до нуля, брат, до нуля срезан! И там же погнил… Никак дня три лежал под росой, а там дождь – и все загублено.

– А вообще, кто сеял-то? Зачем?

– О! То разве наше дело? Я как-то спрашивал у отца Евлампия, так тот закидал руками: мол, не лезь, отец настоятель сам разберется! Землю, говорит, дали на время чужим. А что за чужие, в ум не возьму. Кто они могут быть? Кто угодно…

– А кто там в колокола разыгрывает вместо тебя?

– Это иеромонах. Так хорошо, так славно, а?

– Славно… – сказал Георгий, задумавшись.

До ворот монастыря они молчали, но когда, грохоча колесами, поехали под ворота, Савва спрыгнул и, коротко попрощавшись с Георгием, скрылся в дверях трапезной. Ему пора было читать за трапезой жития.

Настоятель разоблачался в ризнице после службы, и Георгий пошел сразу к нему.

Дьякон, бледный молодой человек с клочковатой бороденкой, беседовал с настоятелем, когда постучался Георгий, но почти сразу вышел. Настоятель, в одном подряснике, подвязанный пояском, принял пекаря наедине.

Его высокопреподобию настоятелю Ионе не исполнилось еще и пятидесяти. Вид у него был грозный из-за сросшихся бровей и орлиного носа да вечно спесиво изогнутого рта. Это отвращало от бесед с отцом настоятелем огромное количество мирских, желающих «попроситься на житье» в монастырь. Обычно он отсылал всех к иеромонаху Иллариону Бойкову, который видел людей насквозь, потому и дожил без единого седого волоса до девяноста пяти лет. Илларион скрепя сердце называл настоятеля «батюшка» и не очень любил за то, что, приехав из Питера, тот принялся начальствовать «столично и архиглавно».

Действительно, отец настоятель обладал некой деловой жилкой. Он вскоре устроил свечной заводик на правом берегу реки, а рядом построил пекарню и кафе для туристов-байдарочников с кемпингом для заезжих автомобилистов. Все это приносило монастырю приличный доход. Построили новый келейный дом, гостиницу для паломников на двадцать четыре комнатки и отдельную трапезную для них.

Полуразвалившаяся школа, заброшенный табор *, на котором давно уже не ремонтировали сельхозтехнику, были обнесены забором и зафункционировали под началом неких «хозяев».

Марья этого еще не знала, зато Георгий уже видел арендатора Резо и его визави Аслана, которые бурно пререкались, стоя в центре перед магазином, и сердито хлопали дверцами внедорожников.

Но неужели они?

– Ты почему самоуправствуешь тут? – отвернувшись к оконцу и застегивая мягкую, из кашемировой шерсти рясу, гулко спросил отец настоятель. – Мне голову-то оторвут!