Сергей Валяев - Топ-модель

Я говорю, что она задает много вопросов, на которых у меня нет толковых ответов. Сестра настойчива, и я рассказываю о странных событиях, преследующих меня, как волчья стая степного путника.

Начинаю с анекдотической пропажи моих вещей, затем перехожу к мизансцене, где меня фотографировали на „Кодак“, закончившейся столь трагично для фотографа, и завершаю повествование нелепой покупкой порнографических журналов на дороге.

Женя слушает меня, открыв рот: видно, в её мелкобуржуазной жизни подобных происшествий никогда не могло произойти. А со мной, не успевшей толком ступить на московскую землю, пожалуйста, сколько пожелаете.

— Все это мне не нравится, — заключает Евгения, когда мы сидим на кухне и пьем чай с клубничным вареньем. — Предположим, кто-то хочет досадить тебе: телефонные звонки, кошки дохлые, исчезновение одежды. Но убийство фотографа — это слишком! Надеюсь, с тобой оно не связано?

— Ты спрашиваешь или отвечаешь? — нервничаю я.

— Ну хорошо, — продолжает Женя. — Допустим, свидетелем убийства ты стала случайно. Но кто все-таки пытается достать тебя? И с какой целью?

— Я бы тоже хотела это знать, — признаюсь иронично.

— Отморозки действуют примитивно: поймали, изнасиловали, убили, рассуждает вслух. — А здесь целая культурно-развлекательная программа.

— Да, — вздохнула я. — От дохлой кошки до мертвого человека почувствуй разницу?

— Чувствую, что без чужой помощи тебе не разобраться.

— Ты ещё сестер Миненковых, этих кикиморочек…

— Кикиморочки, а дело свое знают.

— Какое дело?

— По защите личности, детка.

Я не успеваю отреагировать на эти последние слова — звук телефона рвет мою руку, в которой находится блюдце с вареньем. Проклятье! Нервы ни к черту!

— Меня нет, и не будет, — кричу я. — Ни для кого!

— Это не выход из положения, — говорит Евгения и, удаляясь из кухни, советует вытащить руку из блюдца с вареньем.

Я облизываю пальцы и рассуждаю о том, что мой враг добился таки своей малой цели: я нервничаю, а, следовательно, могу совершить ошибку. Спокойно, Маша, прекрати страшиться собственной тени, прояви мужество и благоразумие, держи удар, как в тэнквандо, и победа будет за тобой.

— И кто это? — спрашиваю, когда Евгения возвращается на кухню.

— Догадайся.

— Прекрати. Только не говори, что „поклонник“.

— Поклонник, — соглашается, — но не тот и совершенно неожиданный.

— Кто?

— Жорик.

— К-к-какой, — заикаюсь, — Жорик?

Услышав объяснение, не верю, потом начинаю смеяться, крича о том, что именно Жорика нам и не хватает для полного счастья.

Оказывается, проявился во всей своей наглой полноте помощник депутата Шопина, который, помнится, нас подвозил. Чудно-чудно. Наши с Женей чары настолько околдовали Жорика, что он не поленился провести собственное расследование, чтобы добыть номер телефона.

— Кошмар какой, — говорю я. — И что он от нас хочет?

— Внимания, — отвечает сестра, — к его хозяину.

— То есть?

— Завтра день рождение у Александра Николаевича. Мы — приглашены в ресторан „Балчуг“.

— Александр Николаевич — это кто? Не Попин ли?

— Именно то, что вам послышалось, дитя мое.

— И что ты ответила Жорику?

— Что мы будем думать — ночь и день.

— Ты хочешь пойти? — удивилась я.

— Я этого не сказала, хотя почему бы и нет? Мир посмотреть и себя показать, — пожимает плечами. — Да, и тебе, Маруся, сам Бог велел на все эти тусовки ходить. Это твоя будущая профессия.

— Какая профессия?

— Украшать собой общество. Будешь, как алмазная диадема на голове столичного бомонда.

— Прекрати, — проявляю неудовольствие.

— Минутку, — уходит в комнату, где опять звонит проклятый телефон.

Что за коловращение вокруг меня? Неужели смазливая красивая мордашка и точеная фигурка производит такое неизгладимое впечатление на тех, с кем мне приходится сталкиваться? Одни, неизвестные мне извращенцы, сходят с ума, другие, похожие на гоблинов, требуют к себе внимания, а третьи… равнодушны. Это я про охотника на людей Алекса Стахова. Хотя трудно сказать, какие он истинные чувства испытал? А вдруг влюбился, но умеючи, как всякий охотник за скальпами, скрывает свое чувство?

Мои размышления на волнующую тему прерывает Евгения. По её взволнованному виду я понимаю, что проявился мой „поклонник“. И угадываю.

— Говори с ним подольше, — горячим шепотом говорит сестра. — А я — к соседям, попытаемся определить номер телефона.

— Вот сволочь неугомонная, — злюсь я. — Сейчас все скажу, что думаю…

— Не вспугни, — советует Женя и кидается тенью в прихожую. — Говори нежно…

Телефонную трубку подношу к лицу, будто это ядовитая степная гадюка. Слышу знакомый голос, дребезжащий, гниловатый и похихикивающий:

— Ну-с, прелестница, как денек прошел? Весело?

— А это кто? — действую, как подсказывает интуиция. — Наверное, вы ошиблись?

— Я никогда не ошибаюсь, Маша.

— А-а-а, это извращенец, старый и облезлый, — смеюсь я, как бы вспомнив. — Импотент который…

И слышу булькающие звуки в трубке, словно мой собеседник заливает телефон „царской водкой“, состоящую из соляной и серной кислот.

— Храбрая девочка, — наконец говорит „поклонник“. — И кошечка её не напугала.

— Какая, — спрашиваю, — кошечка?

— Кошка Маша.

— А-а-а, так ты, дядечка, ещё и живодер.

— Она умерла естественной смертью, — считает нужным поставить меня в известность. — Хотя согласен: шутка неудачная.

— А с журналами тоже твоя шутка?

— Моя, — честно признается. — Хочу, чтобы ты, Мария, научилась принимать всевозможные художественные, так сказать, позы.

— Зачем?

— Исключительно для красоты. Учись, Маша, учись, это тебе пригодится в жизни. Говорю это, как истинный ценитель женской красоты.

Я заставляю себя держать телефонную трубку близ уха и спокойно продолжать диалог:

— А одежду из раздевалки, зачем воровать, ценитель?

— Ха-ха, — заливается смехом. — Как это зачем? Я все делаю для удовольствия, Маша. Знаешь, чем твои трусики пахнут? О, это такой божественный запах… Я их сейчас нюхаю… и получаю удовольствие, теребя себя…

— Идиот, — не выдерживаю я, и делаю нелогичное заключение. — Значит, и фотографа убил ты, нюхач?

— Э, нет! — протестует. — Вешать этот труп на меня не надо, как новогодний шар на елку. Я так пошло не играю, Мария. Это игры простаков. Но обещаю тебе: трупики будут… Прости, девочка, что-то я заговорился…

Я слышу в трубке шумный прибой вечерней фиолетовой улицы, потом короткие гудки. Как себя можно чувствовать после подобного разговора? Правильно — отвратительно, будто твою душу окунули в раствор все той же „царской водки“. Бр-р! Что же добивается этот психопат, поломанный на сексуальной почве? Моего внимания или меня саму? Кто он такой? Без всяких сомнений, имеет отношение к миру Высокой Моды. Мало того, что шкодливо ворует тряпки, так, вполне вероятно, знает, кто убил фотографа. Он их назвал, кажется, „простаками“… Хороша простота: перерезать горло от уха до уха… Что же делать?