Давид Павельев - Факультет отчаяния

Он плёлся в хвосте, на некотором отдалении от всей компании – длинный, нескладный, и единственный без пары. На нём была ветровка грязно-серого цвета с капюшоном. За спиной небольшой рюкзачок.

«Плохо, что камера не передаёт выражение их лиц, – пронеслось в голове Русакова. – А ещё хуже – их мысли.»

Смотрел он себе под ноги, не поднимая головы и не вращая ею по сторонам. Но несмотря на это походка его – широкие шаги, ладони скрывались в карманах полинялых джинсов, отчего он не мог нормально балансировать при ходьбе – была как у человека, которому совершенно безразлично, наступит ли он в лужу или грязь. Вид у парня был такой, будто бы он уже принял решение записаться в камикадзе.

Русаков неотрывно следил за этим шествием, смахивающим на ритуальную процессию, только без гроба, пока Поляков не скрылся за дверью главного входа. Тогда эксперту уже ничего не оставалось, кроме как приплюсовать к своей таблице число семь и приготовиться ждать.

Цифры в углу монитора, означавшие время и дату съёмки, показали девять утра. Звонок прозвенел. Опоздавших оказалось немного – всего пять человек. Итого шестьдесят человек за вычетом декана, доктора, коменданта и Вышеславского. Тогда Русаков ускорил воспроизведение. Люди на крыльце замелькали, как в комическом скетче, но было их немного, и Русаков успевал их сосчитать. В основном студенты и преподаватели выходили покурить, и через пару минут возвращались обратно. Часов в десять выскочил доктор в своей тренировочной экипировке и после десяти кругов вокруг пруда вернулся обратно. Проклов курсировал между корпусом и общежитием с различным инвентарём от лопаты до молотка. Но до конца занятий никакого скопления народу не наблюдалось.

Наконец наступили три часа дня, и ситуация кардинально изменилась. Счастливые студенты высыпали из здания. Многие из них сразу же доставали сигареты. Пару раз высовывался комендант, видимо, ругая их за нарушение пожарной безопасности. Собравшись в компании, юноши направлялись по аллее к воротам. Меньшая часть устремлялась в парк в сторону общежития. Число остающихся в здании уменьшалось с каждой минутой. Но особо интересующая Русакова семерка не спешила покидать святилище науки.

– Вышеславский назначил им консультацию после занятий, – пояснил Проклов, будто бы угадав его мысли.

– Я им сочувствую.

– Они сами его выбрали.

Судя по количеству вышедших, другим группам в это время дополнительных занятий не назначали. Правда, в здание заходили и другие студенты. По всей видимости, они сдавали задолженности или, как их здесь называют, «хвосты». Но они, разобравшись со своими делами, покидали здание, особо в нём не задерживаясь.

И лишь в шесть часов вечера, когда небо уже стало смеркаться, на пороге показались сокурсники Полякова – Лена, Лихушкин и Челноков. Девушка тотчас же достала из сумочки сигарету, Лихушкин щёлкнул перед её носом зажигалкой. В отличие от товарищей, Челноков не курил. Через минуту к ним присоединились Масленников, Нина и Марфа. Поляков не спешил нарушить симметрию своей группы. Ребята ещё какое-то время стояли у крыльца. Между ними завязалась оживлённая дискуссия.

Русаков догадывался, о чём они спорят. Но всё-таки пожалел, что камера не умеет передавать звук. Когда-нибудь системы слежения усовершенствуются настолько, что хранить секреты в цивилизованном мире станет невозможно. Но пока времена эти не наступили, и компетентные органы вынуждены довольствоваться лишь не самыми чёткими картинками.

«Впрочем, ещё не факт, что они его хватились. Парень двадцати одного года всё-таки не коза на привязи, несмотря на их строгую дисциплину и репутацию Вышеславского.»

– Как я понимаю, на консультацию Поляков не пришёл?

– По их словам, нет.

Дерзкий поступок. Игнорировать требования профессора Поляков бы не посмел, да и вряд ли хотел. Значит, исчезновение произошло именно в этот промежуток.

Потоптавшись у крыльца, студенты всё-таки разошлись. Девушки и Масленников двинулись к воротам, Челноков и Лихушкин – к общежитию. Через полчаса Русаков увидит их переодевшимися: они прошли мимо крыльца и вышли за территорию городка. В это время все передвижения ограничивались маршрутом общежитие – парк – ворота. В учебный корпус заходили лишь единицы, судя по всему, уборщицы и прочий персонал.

В здании оставались только декан, Вышеславский и некоторое преподаватели. Все они были склонны засиживаться допоздна. Но вот в дверях показался Рихтер, а через полчаса – Вышеславский, всё также в компании очаровательной помощницы. Последним вышел доктор: он двинулся по аллее походкой человека, которому некуда спешить, с любопытством оглядываясь по сторонам, будто бы видел эти деревья впервые в жизни.

С этой минуты здание учебного корпуса будто бы вымерло. И лишь когда совсем стемнело, по парку замелькали серые фигурки. Среди них должны быть Лена, Марфа, Нина, Лёха и Лихушкин. Но всё освещение студгородка состояло лишь в фонаре над крыльцом, так что разглядеть их во тьме было почти нереально.

– К девяти часам студентам полагается вернуться в общежитие, – заметил Проклов.

– Вы это проверяете?

– Разумеется. Я же за них головой отвечаю!

Возможно, комендант и преувеличивал свою роль в жизни студентов. Но в своих словах он был искренен – это и объясняло причину его нервозности. Он, опытный ветеран, всё-таки недоследил за своими подопечными. Русакову он приписал пренебрежение, свойственное всякому большому начальнику при виде проштрафившегося служаки, и, как человек, не лишённый гордости, стремился скрыть свою досаду тактикой ежа, выставившего свои колючки.

А тем временем на крыльце показался напарник Полищука. Он и раньше попадал в поле зрения камеры, когда выходил покурить и размять ноги после долгого сидения на посту. Теперь же он прогулялся к воротам, запер калитку, обогнул здание, совершив символический обход, после чего вернулся на место, закрыв дверь на засов.

– Дальше смотреть будете? – осведомился Полищук.

Русаков кивнул.

– Можно ускорить на максимум.

Но даже в таком режиме картинка не менялась – никакого движения ни на самом крыльце, ни в парке, ни возле общежития не наблюдалось. Конечно, качество съёмки в темноте оставляло желать лучшего. Но Русаков, привыкший не полагаться на внимание коллег и перепроверять всё самому, понял, что совершить открытие ему всё-таки не суждено.

– Итак, факт остаётся фактом: в здание вошли шестьдесят четыре человека, а вышли шестьдесят три. Поляков или человек, похожий на него, не выходил.

– Вы в этом сомневались?

– Теперь в этом убедился. Это значит, что он покинул здание каким-либо другим образом, либо находится в нём до сих пор.