А. Миров - Два мира – 2

– Может, и запасные, но не Масины.

– От дачи, может?

– Нет, от дачи другие, там ещё брелок с домиком.

– Свет, хватай, дома разберёмся.

Утро настигло в крепких руках медсестры, настойчиво трясущей меня за плечо.

– Вставай, соня. Уже все в буфет ушли.

Я кивнула, сильно стиснув зубы. Всё-таки к приятному быстро привыкаешь, а разговаривать – это не просто приятно, это самый пик выше названного ощущения.

Завтрак, как и любой приём пищи в здешних краях, пропускать было возможно, если ты выписан ещё вчера. В остальных случаях будь готов к пищевому труду и ложечной обороне. Ножи и вилки нашему контингенту были противопоказаны, как и любые предметы с намёком на лезвие и остроту.

Столовая поглощала своей стерильной белизной проголодавшихся адептов душевного страдания, которые не имели желания контактировать друг с другом как в пределах едальни, так и вне её стен. Под характерные звуки массового умерщвления уже и без того неживой пищи в голове бегали эпизоды моего вчера.

Всю ночь мы играли с Катариной в пинг-понг из своих незавидных положений. Но если мои подачи были некрепкими за счёт позабытой жизни до больницы, то партнёрша уверено накидывала печальные факты из своей биографии.

Родилась Катарина в семье архитектора и кандидата исторических наук. По симпатичному стечению обстоятельств обе ипостаси тягала на себе её мать наряду с прямыми обязанностями родителя. Отца Катарина никогда не видела, только знала, что он сознательно отказался от семьи во имя свободы, которой мужчины так любят именовать безответственность и прочий блуд.

Маленькая Кати была невероятно любознательным ребёнком, как говорится – не по годам да не по материальным ресурсам. Её мать в статусе одиночки вынужденно перемещалась по городу вместе с ней, поэтому Кати с ранних лет была вхожа не только на работу к родительнице, но и в частные компании и общества, где коротали свой досуг такие же брошенные леди.

Пристрастившись к психологии экс-замужних, волею судеб эмансипированных женщин, Катарина при получении паспорта решительно отказалась от отчества в угоду матчества. Надо сказать, обычно скупая на эмоции родительница сильно растрогалась, когда паспортное учреждение выпустило из под своего документовыдающего крыла новую гражданку России – Валаамову Катарину Изольдовну.

Так и жили мать с дочерью душа в душу: Изольда Генриховна развивала бизнес, чтобы гадким «мужичонкам» не повадно было этот мир считать своим, а Кати самобразовывалась в удовольствие, благо финансовое состояние их исключительно женской семьи позволяло.

Всё шло своим феминным чередом, пока однажды томным вечером, вымоченным в негромких звуках классической музыки, к Кати ни заявился её папА. Да не просто так заявился, а прям через стену. Поскольку своего родителя мужского пола Катарина никогда не видела, то поначалу она грешила непосредственно на немецкого композитора, чьи произведения сопровождали её в тот час. Однако мужчина, несмотря на свою полупрозрачную оболочку, уверенным голосом воспроизвёл сакраментальную фразу «Катя, я твой отец!».

Неизвестно, что конкретно удержало Валаамову младшую от падения в обморок и объятий всем известного Кондрата: то ли недопустимо неправильное сокращение её гордого имени Катарина, то ли банальный женское любопытство.

Стеснительной Кати никогда не была, поэтому прямо в мутный лоб спросила призрака:

– Чего тебе?

– Катенька, доченька, я извиниться пришёл.

– Я тебя не прощаю, уходи!

– Так в том-то и дело, родная, если ты меня не простишь, я не смогу уйти. Не пускают меня там, – призрак папА многозначительно поднял указательный палец вверх. – Говорят, пока тебя не помилует самый родной человек, болтаться тебе, Фёдор, между тем светом и этим, как известной субстанции в ледовом отверстии.

Неожиданно рано вернулась Изольда, будто по зову материнского сердца, и отец Фёдор, едва заслышав лязг ключей, ретировался с глаз своего самого родного человека. Катарина положила, что раз дело к полуночи, то и не случалось ничего такого. Подумаешь, мало ли, что присниться может.

Но лессирующий папа пожаловал и на следующий день в уже предусмотрительно светлое время суток. Через неделю таких прозрачных визитов Катарина сдалась, бросила отцу «я прощаю тебя» и приготовилась жить дальше, как ни в чём ни бывало. Однако к вечеру угрюмое очертание родителя вновь предстало перед её взором:

– Дочка, не принимают меня.

– Опять ты! – Катарина гневно опустила пустое глянцевое чтиво на колени. – Я так больше не могу! Надо срочно что-то с этим делать!

– И я, и я не могу! – закивал воздушный родитель. – Но они говорят, что ты взаправду должна меня простить. Чтоб от сердца.

– Да, и от сердца мне тоже надо что-нибудь принять. Если уж голову не спасти…

– Катенька, доченька…

– Да ты достал меня. Сгинь!

– Не могу, родная. Рад бы.

– Тридцать лет тебя не было. И нет же, не жилось тебе нормально – помер!

– Прости, Катенька…

– Не прощу! – Катарина от злости ударила ни в чём не повинный пуфик ногой. – Не могу. Пыталась, но не могу! – она, обессилев, оседлала потерпевшую мебель.

– А мама твоя эклеры тебе несёт. Твои любимые.

– С чего ты взял? Да и рано, даже семи ещё нет.

– Только она ключи опять потеряла. Ну ты же знаешь Изольду, в этом она вся: только о работе думает. Бывало… – не успел Фёдор закончить мысль, как в дверь позвонили…

Закусывая горький имбирный настой заварным пирожным с кремом, Катарина неожиданно поняла, чему она хочет посвятить свою жизнь. Не зря же она столько книг на эту тему перечитала, желая хоть как-то разбавить тонкую поэзию Цветаевой и калорийные афоризмы Раневской.

Всё! Решено! Она экстрасенс!

Благодаря подсказкам полуземного папы и собственной вере в свои неземные силы Кати скоро обзавелась успехом у страждущих до мистики и чудес. Но стоило только оформить ИП и снять офис в центре столицы, как Фёдор неожиданно не пришёл.

Сообразив, что и привидениям нужны отпускные, индивидуальный предприниматель Валаамова деловито просматривала объявления в поисках ассистента: не чета известному экстрасенсу лично на приём болезных записывать. Но папа не явился ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю. Катарина разумно оценивала свои способности, понимала, что на голом артистизме долго не протянет. Закрывала офис, клятвенно заверяя себя и гипотетического помощника в краткосрочности перерыва и всенепременном возвращении.

Как известно, свято место пусто не бывает, и на замену родителю непрошено явилась хандра. Не долго размышляя, Кати устремилась в чертоги гостеприимной психиатрической больницы, благо её главному врачу она наколдовать таки успела.