Фридрих Глаузер - Температурная кривая. Перевод с немецкого Людмилы Шаровой

Спальня… Огромная кровать у единственного окна с красными бархатными шторами. Они затемняли помещение. Штудер раздвинул шторы.

Над кроватью висела фотография мужчины.

Одинокая женщина в Берне, одинокая женщина в Базеле. – Женщина в Берне была в несколько лучшем положении. У нее была двухкомнатная квартира с кухней, в то время как в Базеле Жозефа использовала в качестве кухни коридор между жилой комнатой и спальней. Но они обе были одиноки. Штудер поймал себя на том, что называл обеих женщин по имени. Жозефа в Базеле, Софи в Берне, обе, шаркая шлепанцами, бродили по квартире, может быть, в этих же шлепанцах они выходили наружу, чтобы «пройтись по магазинам».

Странно, что в квартире Жозефы в Базеле не было фотографии умершего геолога. При этом Жозефа была законной супругой, в то время как Софи была только «разведенной».

Но над кроватью разведенной в толстой деревянной раме висела увеличенная фотография Клемана Виктора Алоиза. Поскольку только о нем могла идти речь.

На фотографии у него была темная курчавая борода, которая почти полностью закрывала высокий западный воротник, так что форму галстука нельзя было определить. Борода! Знак мужского достоинства перед войной!

С такой бородой геологу и швейцарцу должно было быть жарко там, в Марокко, при бурении в поисках серебра, свинца и меди!.. При этом мужчина носил очки, овальные стекла которых скрывали глаза. Скрывали ли? Это не было подходящим словом!.. Они только обрамляли взгляд, удивительно тусклый и отрешенный – безразличный. И из-за этого все лицо становилось невыразительным.

Красивый мужчина! По крайней мере, в соответствии с представлениями того времени о мужской красоте…

Штудер пристально смотрел на фoтографию; он, казалось, надеялся, что супруг расскажет что-то о двух женах. Но путешествовавший в далеких краях геолог смотрел так безразлично, как может смотреть только ученый. И, наконец, вахмистр досадливо повернулся к нему спиной.

Когда он вернулся в кухню, кожаное мягкое кресло уже не было пустым.

Там сидел мужчина, игравший в странную игру: на указательном пальце правой руки он держал шапку, которая выглядела как бракованый цветочный горшок. Своей левой рукой он тихонько ударял по шапке, отчего та медленно вращалась.

Мужчина, который был облачен в белую рясу, взглянул вверх:

– Добрый день, инспектор, – проговорил он. И потом добавил на швейцарском немецком с иностранным акцентом, – С Новым годом!

– И Вас так же, – ответил Штудер, останавливаясь в дверном проеме и прислоняясь к косяку.

– Основатель нашего ордена, кардинал Лафигери 3, – начал отец Маттиас, продолжая постукивать по своему бракованому горшку, который там в Африке называли «чечия” 4, – наш уважаемый кардинал однажды выразился: «Христианин никогда не приходит слишком поздно». Конечно, это выражение надо понимать в переносном смысле, поскольку в нашей земной жизни это далеко не так. Это зависит от средств, доступных человеческому обществу: железнодорожные поезда, пароходы, автомобили… Моя племянница Мари, с которой я виделся вчера вечером, рассказала мне, что произошло в Базеле. Поскольку пoездов уже не было в это время, я тут же взял такси и поехал в Берн. По дороге случилась дополнительная задержка, так как мы попали в аварию. Поэтому я добрался сюда только сейчас, дверь была взломана, замок лежал на полу и еще был слабый запах газа… И тогда я услышал Ваши шаги в квартире. «Скорее всего, – подумал я про себя, – это пришел тот приятный инспектор, с которым я имел честь и удовольствие познакомиться в Париже». Это было поистине Божественное провидение! – Так кстати…

Сначала Штудер не слушал, что было сказано, но скорее внимательно прислушивался к звучанию речи и сравнивал ее с интонацией того другого голоса, который высмеивал его по телефону. Священник говорил на прекрасном литературном немецком, только время от времени «х» звучало по-швейцарски шипяще… Голос был хорошо поставленным голосом проповедника; глубокий, как орган, он не соответствовал его худому телу.

Но голос можно изменить, не так ли? В маленькой Парижской кофейне голос звучал немного выше. Может быть, этому был виной французский язык, на котором священник тогда говорил?

Внезапно Штудер наклонился и поднял замок с пола. Он внимательно его осмотрел, потом посмотрел вверх и поискал взглядом газометр. В кухне его не было. Он висел над дверью в прихожей и выглядел точно так же, как его двойник в Базеле: зеленое, толстое, искаженное гримасой лицо…

И рычаг, который служил входным краном для газа, стоял косо.

Штудер снова взглянул на замок в своей руке. Тут он услышал, как голос проповедника произнес:

– Если Вам нужна лупа, то я могу Вам ее предоставить. Я занимаюсь ботаникой и геологией и поэтому ношу всегда увеличительное стекло в кармане…

Вахмистр взглянул вверх; он слышал, как пружины мягкого кресла заскрипели, а затем что-то уткнулось ему в руку – он поднес увеличительное стекло к глазам…

Без всякого сомнения, вокруг замочной скважины были видны серые волоконца, особенно на выступающем остром верхнем крае, как будто об него терлась веревка.

…И входной газовый кран стоял под углом сорок пять градусов!

Бессмыслица!.. Принимая во внимание, что старая женщина выпила снотворное и задремала от этого в кожаном мягком кресле – не проще ли было для предположительного убийцы открыть мимоходом газовый кран и потом тихо удалиться?.. Если это действительно было убийство…

Зачем лишние осложнения? Веревку накинули на газовый кран, протянули через газовую трубу, конец веревки засунули в замочную скважину и потом тянули снаружи, тянули до тех пор, пока петля не сползла с железного рычага крана и веревку можно было вытащить!..

– У старых женщин очень чуткий сон… – сказал отец Маттиас. Он улыбался? Это было трудно определить, несмотря на жидкие усы, которые свисали над его ртом, словно тонко связанный крючком кружевной занавес. Но он наклонил голову вниз и продолжал вращать свою красную шапку. Солнечный луч падал через кухонное окно и вокруг тонзуры на его затылке короткие волосы блестели как лед…

– Спасибо, – сказал Штудер и вернул лупу. Священник отправил ее в бездонный карман своей рясы, вытащил коробку с табаком, шумно втянул его носом и потом ответил:

– Тогда, в Париже, где я имел честь с Вами познакомиться, я должен был настолько внезапно прерваться, что мне не удалось рассказать Вам другие важные детали… – Пауза. – … о моем брате, моем умершем в Фезе брате.

– Важные? – переспросил Штудер, держа зажженную спичку под Бриссаго.

– Зависит от того, как на это смотреть. – Священник замолчал, играя своей чечией; казалось, он внезапно принял какое-то решение, так как он встал, положил свою шапку на стул и сказал, – Я сварю Вам кофе…