Фридрих Глаузер - Температурная кривая. Перевод с немецкого Людмилы Шаровой

– Странно… – пробормотал Штудер. Он сел на выкрашенную белой краской кухонную табуретку рядом с дверью и прикрыл глаза, оставив только узкие щелочки. «Нужно только не показывать удивления, – подумал он, – и, особенно, любопытства!» – Монах явно хотел его запутать.

В этой кухне незадолго до этого погибла старая женщина. Но священник, казалось, ни на мгновение не обеспокоился этим, он взял кастрюлю, наполнил ее водой из-под крана и поставил ее на комфорку. Затем он попросил вахмистра встать с табуретки, поднялся на нее, полностью открыл газовый кран, повернув его вертикально, спустился на пол и рассеянно проговорил:

– Где же может быть кофе?

А Штудер представил деревянную полку над газовой плиткой в кухне на Шпаленберг и жестянки с облупившейся эмалевой глазурью: «Кофе», «Соль», «Мука». Здесь ничего этого не было. В кухонном шкафчике оказался красный бумажный пакет с молотым кофе.

Тихий щелчок – священник зажег огонь под кастрюлей. Потом он прошелся широкими шагами из конца в конец кухни; складки его рясы разошлись и снова вернулись в прежнее положение, но на считанные доли секунды солнечный луч осветил что-то белое: это что-то сверкнуло как новенькая серебряная монета…

– Он предсказал это, мой ясновидящий капрал, – сказал Отец Маттиас, – он знал это… Сначала в Базеле, потом в Берне. И мы оба не смогли спасти этих женщин. Я не смог, потому что каждый раз прибывал слишком поздно. Вы, инспектор, не смогли, потому что Вы мне не поверили.

Молчание. Газовое пламя вырвалось из комфорки и засвистело как-то глухо и насмешливо; отец Маттиас поправил его.

– Я писал обеим женщинам, они могли бы быть настороже, зная, что им угрожает опасность. Я заходил к Жозефе в Базеле, сразу после моего прибытия, это было позавчера – позавчера утром. Вечером я хотел поговорить с нею еще раз, но было уже поздно. В одиннадцать часов я позвонил в ее квартиру. Там было темно, мне никто не открыл.

– Вы не почувствовали запах газа? – спросил Штудер, также говоря на литературном немецком.

– Нет. – Отец Маттиас возился с кастрюлей на плите. Он повернулся к вахмистру спиной. Вода закипела. Отец Маттиас насыпал в нее молотый кофе, снова довел смесь до кипения, выключил газ, половником долил в напиток немного холодной воды. Потом он достал чашки и пробормотал, – Где же старушка хранила вишневку? Где? … В нижнем кухонном шкафчике? … Держу пари, инспектор, что она стоит в нижнем кухонном шкафчике!.. Вот, смотрите!

Он наполнил чашки, действуя торопливо:

– Вы сидите! Не беспокойтесь! – И поднес вахмистру кофе, который он щедро разбавил вишневой наливкой. Штудеру это казалось неестественным – пить кофе в десять часов утра в пустой квартире. Было ощущение, как будто старая женщина, черты лица которой ему были неизвестны, сидела в кожаном мягком кресле и говорила: «Угощайтесь, не стесняйтесь, вахмистр, но только найдите моего убийцу».

И как бы в ответ на это видение Штудер спросил:

– Как, собственно, выглядела Софи Хорнусс?

Отец Маттиас, который снова принялся ходить по кухне, остановился. Его рука опустилась в необъятный карман его рясы и вытащила маленький предмет из красной кожи, который выглядел как карманное зеркальце. Но вместо зеркала из раскрытого футляра смотрели две фотографии.

Штудер вгляделся в фотографии. На одной была Жозефа: поскольку нельзя было не заметить бородавку около левой ноздри. Только фотография была сделана, когда женщина была еще молодой. Ее рот, ее глаза излучали доброту…

Другая фотография – Штудер не заметил, что он откашливается, он пристально смотрел и смотрел на фотографию…

Прежде всего: хитрые, колючие глаза. Маленький рот – только тонкая полоска губ на молодом лице. Молодом? Нет, не совсем так! Определенно, на фотографии была женщина двадцати с лишним лет, но это было одно из тех лиц, которые никогда не стареют – или никогда не бывают молодыми. И то и другое было одинаково верно.

И еще нечто можно было понять, глядя на фотографию: именно то, почему швейцарец геолог Клеман Алоиз Виктор потребовал развод. Нельзя быть связанным с такой женщиной!.. – закрытая блузка, стоячий воротник с вышивкой, который подпирал острый подбородок… И Штудер не мог сдержать озноб, который пробежал у него по спине…

Глаза! В них была насмешка, насмешливое знание. Они кричали ему навстречу: «Я знаю, я знаю много! Но я ничего не скажу!»

Что знала эта женщина?

– Когда Ваш брат развелся? – спросил Штудер и его голос был немного хриплым.

– В 1908. А в следующем году он снова вступил в брак. В 1910 родилась Мари…

– А в 1917 умер Ваш брат?

– Да.

Пауза.

Отец Маттиас остановился, посмотрел на пол – и потом снова начал ходить.

– Есть еще одно странное обстоятельство, которое я Вам забыл сообщить. Мой ясновидящий капрал Коллани вступил в армию в 1920 в Оране – странно уже то, что он предпочел службу в Африке, – и во время большой войны он должен был, согласно записям, которые были в его личном деле, служить санитаром в Марокко – в Фезе. В Фезе умер мой брат, Вы это, конечно, знаете, инспектор. Тогда я тоже был там поблизости, я находился в районе Рабата и ничего не знал о том, что Виктор был при смерти…

«Он сознался, что был там, – подумал Штудер. – Он тоже носит бороду. Правда, ее нельзя назвать курчавой, эту острую прямую бородку. Но сходство с фотографией над кроватью Софи несомненно есть – почему у меня вдруг появилась такая шальная мысль? Геолог и священник – одно и то же лицо?» – Он снова пристально посмотрел на обе женские фотографии, которые лежали у него на коленях.

– Я тогда не мог присутствовать на похоронах моего брата… Когда я добрался через месяц до Феза, Виктор был уже под землей. Я даже не смог посетить его могилу. Как мне сказали, как раз тогда разразилась эпидемия оспы и его похоронили в братской могиле…

Штудер вытащил свою записную книжку, чтобы дополнить абзац «Клеман Алоиз Виктор»; сложенный лист бумаги выпал оттуда на пол. Священник оказался проворнее, он поднял его и вернул вахмистру – но на короткое мгновение он задержал листок в руке и внимательно на него посмотрел… «Спасибо», – сказал Штудер, наблюдая за Белым Отцом из-под опущенных ресниц. В данный момент это название совсем ему не подходило. Кожа его слегка загоревшего лица вдруг стала серо-пятнистой. И вахмистр был готов поклясться, что мужчина с маленькой острой бородкой побледнел…

Почему? Штудер положил сложенный листок подчеркнуто небрежно в свой нагрудный карман. Какой плотной была бумага! Он не заметил этого в Базеле, когда он хладнокровно положил в карман температурную кривую перед носом розового полицейского санитара…

Отец Маттиас узнал температурную кривую? Где он ее мог видеть? У капрала-ясновидца?