Фридрих Глаузер - Температурная кривая. Перевод с немецкого Людмилы Шаровой

– Почему Мамаду взял простыню с кровати и засунул ее под свой плащ? Ах, он хочет продать ее в городе, подлая собака! Я отвечаю за белье. Теперь он спускается по лестнице, идет через двор к ограде. Конечно, он не осмелится пройти мимо охраны. А у ограды его будет ждать Билли и возьмет у него простыню. Куда пойдет Билли? Ага! Он побежит на маленькую улочку к еврею… Он продаст простыню за дуро…

– Дуро, – объяснил Маделин, – это пятифранковая серебряная монета.

– Спасибо, – сказал отец Маттиас и замолчал. Он опустил руки под стол, повозился со своей рясой, в которой, по-видимому, где-то был глубокий карман, и вытащил из него носовой платок, лупу, четки, красное портмоне из плетеной кожи, и наконец, жестянку с нюхательным табаком. Из нее он взял порядочную щепотку. Потом он втянул табак носом – очень громко, с таким рокотом, что сидевший за стойкой трактирщик вздрогнул, а священник продолжал:

– Я говорю бедняге: «Коллани! Проснитесь, капрал! Вы бредите!» – но он продолжал бормотать: «Я научу вас ценить военную собственность! Завтра вы будете иметь дело с Коллани!» – Тут я схватил капрала за плечо и основательно его встряхнул, поскольку мне стало не по себе. Он действительно проснулся и стал удивленно осматриваться…

– Осознаете ли Вы, что Вы мне сейчас рассказали? – спросил я.

– Конечно, – ответил Коллани. И повторил мне то, что он в трансе… – так называют это состояние?

– Да, да, – поспешно вставил Годофрей.

– … что он рассказал мне в трансе. На этом он распрощался. На следующее утро – очень ясное сентябрьское утро, так что вдали были отчетливо видны солончаки, словно сверкающие большие соляные озера, – в восемь часов я вышел из дома и столкнулся с Коллани, которого сопровождали квартирмейстер и капитан. Капитан Пулетт поведал мне, что, по словам Коллани, в батальоне с некоторых пор стали пропадать простыни. И Коллани знал воров и укрывателей. Воров уже арестовали, теперь дело было за укрывателями. Коллани выглядел как водоискатель, только без магического прута. Oн был в полном сознании, но eго глаза неподвижно застыли на его лице. И он механически двигался вперед…

Я больше не буду вас утомлять. У еврея, который торговал луком, инжиром и финиками в маленькой лавке, мы нашли четыре простыни на дне ящика с апельсинами… Мамаду был негр из четвертой роты батальона, он признал кражу. Билли, рыжий бельгиец, сначала все отрицал, но потом сознался тоже.

После этой истории Коллани стали называть не иначе как ясновидящий капрал, а врач батальона Анатоль Антакузен устроил для него исследовательские сеансы: двигающиеся столы, самописцы – короче, применял к нему весь этот непостижимый вздор, который используют спиритисты, не думая об опасности, которую они представляют для испытуемого.

Вы, вероятно, недоумеваете, зачем я рассказываю вам эту длинную историю… Только, чтобы показать вам, почему я не мог остаться безразличным, когда Коллани одной неделей позже рассказал мне нечто, что касалось меня – меня лично.

Было двадцать восьмое сентября. Вторник.

Отец Маттиас помолчал, закрыл глаза рукой и продолжил:

– Пришел Коллани. Я, как велит мой долг священника, заклинал его оставить дьявольские эксперименты. Но он был непоколебим. Внезапно его взгляд стал пустым, веки наполовину закрыли глаза, губы приоткрылись в неприятной насмешливой улыбке, так что стали видны желтые зубы, и он заговорил голосом, который показался мне странно знакомым: «Привет, Маттиас, как дела?» – Это был голос моего брата, моего брата, который умер пятнадцать лет тому назад!

Трое мужчин, сидевших за столом в маленькой кофейне при Парижском центральном рынке, молча слушали этот рассказ. Комиссар Маделин едва заметно улыбался, как улыбаются неудачной шутке. У Штудера подрагивали усы, и причину этой дрожи было трудно истолковать… Только Годофрей постарался смягчить неловкую неправдоподобность рассказа. Он проронил:

– Да-а! Время от времени нам приходится сталкиваться с привидениями…

Это прозвучало очень глубокомысленно. Отец Маттиас продолжал очень тихо:

– Чужой и в то же время такой близкий мне голос звучал из уст ясновидящего капрала…

Усы Штудера продолжали дрожать, он склонился к столу… Тон последней фразы! Она прозвучала фальшиво, напыщенно, наигранно! Бернский вахмистр взглянул на Маделина. Костлявое лицо француза было слегка искажено. Комиссар тоже почувствовал фальшь! Он поднял руку, мягко положил ее на стол:

– Дайте ему договорить! Не прерывайте! – И Штудер кивнул. Он понял.

– Привет, Маттиас! Ты еще узнаешь меня? Ты думал, что я умер? Я жив! – И тут я в первый раз заметил, что Коллани говорил по-немецки!

– Поторопись, Маттиас, если ты хочешь спасти старух. Или я приду разделаться с ними. Они будут в… – В этом месте голос, который все еще не был голосом Коллани, перешел в шепот, так что я не расслышал последние слова. И потом снова громко и очень отчетливо: – Ты слышишь свист? Этот свист означает смерть. Я ждал пятнадцать лет! Сначала в Базеле, потом в Берне! Одна была умна, она видела меня насквозь, ее я оставлю себе. Вторая плохо воспитала мою дочь. За это она должна поплатиться. – Смех и затем голос замолчал. На этот раз сон Коллани был настолько глубок, что я с трудом разбудил его…

Наконец, его веки открылись, и он удивленно взглянул на меня. Я спросил капрала-ясновидца: «Помнишь ли ты, сын мой, что ты мне сейчас сказал?» – Сначала Коллани покачал головой, потом ответил: «Я видел человека, за которым я ухаживал в Фезе пятнадцать лет назад. Он умер там от сильной лихорадки… В семнадцатом году, во время мировой войны… Потом я видел двух женщин. У одной была бородавка рядом с левой ноздрей… Человек, там в Фезе – как же его звали? – Коллани потер себе лоб, он не мог вспомнить имя, а я не стал ему напоминать. – Человек в Фезе дал мне письмо. Я должен был отправить его через пятнадцать лет. Я его отправил. В годовщину его смерти. Двадцатого июля. Письмо ушло, да, ушло! – внезапно закричал он. – Я больше не хочу иметь с этим дело! Это невыносимо. Да! – он закричал еще громче, словно отвечал на упрек кого-то невидимого. – Я сохранил копию. Что я должен сделать с копией?» – ясновидящий капрал заломил руки. Я стал его успокаивать: «Принеси мне копию письма, сын мой. Тогда твоя совесть будет чиста. Иди! Прямо сейчас!» – «Да, отец мой», – проговорил Коллани, встал и пошел к двери. Я слышал, как подковки на его подошвах заскрежетали за моей дверью…

И после этого я его больше не видел. Он исчез из Геривилля. Решили, что Коллани дезертировал. По приказу батальонного коменданта начали расследование дела Коллани. При этом установили, что в тот же вечер в Геривилль на машине приезжал незнакомец, который уехал той же ночью. Возможно, ясновидящий капрал уехал с ним.