Наида Баширова - Конец игры

Вынужденно уйдя из редакции газеты «Московский комсомолец», где она успела проработать всего пару месяцев, весь последний год Наргиз перебивалась случайными заработками, сотрудничая сразу с несколькими изданиями. Ее материалы с удовольствием публиковали, ей даже предлагали перейти на постоянную работу, но она не торопилась. Ей хотелось чего-то нового, отличающегося от того, что она делала до си пор. Узнав, что на Первом канале телевидения проводится конкурс на замещение вакантной должности парламентского корреспондента, она не раздумывая отправила туда свое резюме. И вот она принята, но радости не было. Все портило воспоминание о взглядах, которыми перекидывались те, кто проводил с ней собеседование, и сознание того, что успехом она обязана не собственным способностям, а протекции Амира – черт бы его побрал! Одно успокаивало: если она проявит некомпетентность, если провалится в эфире, ее не просто вышвырнут с работы – ни один телеканал не захочет больше иметь с ней дело.

Ее нерадостные размышления прервал голос Чингиза:

– Ну что, друзья, у нас, кажется, появился повод собраться и отпраздновать это событие. Кто позвонит Амиру?

– Я позвоню, – предложила Наргиз. – Встречаемся там же, где всегда?

Чингиз кивнул:

– В любимом ресторане Максима – в «Гроте».

Наргиз с головой окунулась в работу, которая разительно отличалась от той, чем она занималась до последнего времени. Писать статьи в газеты, даже в самые популярные, с многотысячными тиражами, было значительно легче, чем стоять перед телекамерой и говорить вживую. Но, удивительное дело, оказалось, что она нисколько не боится камеры, очень быстро сумела привыкнуть к ее присутствию и даже полюбила ее. Камера отвечала ей взаимностью: она нисколько не искажала ее лица и фигуры, скорее наоборот, делала их еще более четкими и выразительными.

В первый же раз эфир оказался прямым. Наргиз понимала, как много зависит от того, какой ее впервые увидят телезрители – уверенную в себе, в своих возможностях или дебютантку, у которой поджилки трясутся от волнения. Конечно, она волновалась, но ничто в ее лице не выдавало и тени беспокойства. Она выговаривала слова четко, а мысли излагала ясно, без излишней суеты и торопливости. После выхода в эфир первого ее репортажа она взяла запись домой и множество раз прокручивала ее, пытаясь найти ошибки в том, как стояла, как двигалась, куда и как смотрела, как выглядела вообще. Она и после тщательно анализировала каждый свой выход в эфир. Обладая удивительной способностью беспристрастно смотреть на себя со стороны, словно там, на телеэкране, не она, а совершенно другой человек, она подмечала каждую свою оплошность, придиралась к каждой мелочи, которую, возможно, зрители даже не замечали, но мимо которой никогда не прошел бы профессионал. Она пыталась проанализировать и учесть каждую ошибку и не повторять ее вновь.

Репортажи с парламентских заседаний готовились систематически, и Наргиз старалась, чтобы они получались острыми, живыми, интересными, такими же как публикации, которые выходили из-под ее пера. Очень скоро она приобрела среди депутатов Госдумы много друзей и нажила немало оппонентов. Однако она старалась, чтобы ее личные симпатии и антипатии не довлели над ней, когда она готовила свои сюжеты, хотя и вовсе беспристрастной быть не могла.

В немалой степени тому, что ее репортажи из здания на Охотном ряду так хорошо удавались, способствовал Амир. Он был ее неизменным спутником в извилистых коридорах власти, не позволяя заблудиться в них, показывая все подводные течения и камни, подавая руку там, где она могла споткнуться. Он так же, как и она, тщательно анализировал каждое ее появление в теленовостях, указывал на просчеты и ошибки, изредка хвалил, чаще оставался недоволен, но она удивительно терпеливо относилась к его замечаниям, понимая, как важно мнение Амира и как друга, и как депутата.

У нее было запоминающееся лицо, и уже через три-четыре месяца после появления на телеэкране ее стали узнавать на улице, в троллейбусе, в метро. Соседи по дому теперь не смотрели на нее настороженно, а приветливо улыбались, интересовались последними новостями, расспрашивали о знаменитостях, с которыми ей случалось встречаться в людных и шумных коридорах Останкино.

Новая работа захватила ее полностью, единственное, что огорчало – теперь она не могла уделять детям столько внимания, сколько ей хотелось. Последние пять месяцев Рустам и Элла жили в Москве. После обустройства квартиры Наргиз наконец-то смогла забрать их к себе, и хотя дети скучали по родному городу и своим двоюродным братьям и сестрам, их уже захватила жизнь в большом и шумном городе. Девочка ходила в школу, во второй класс, а шестилетний Рустам все еще посещал детский сад. Теперь, когда она работала по десять-двенадцать часов в сутки, за детьми присматривала одинокая пожилая женщина, живущая с ней на одной лестничной площадке. Соседка сама изъявила желание помочь ей и теперь отдавала ее детям все нерастраченное тепло и любовь. Элла и Рустам полюбили ее сразу, что было неудивительно: у Аллы Сергеевны было доброе и приятное лицо, от нее всегда пахло пирогами и чем-то еще очень вкусным, домашним. Бывшая учительница младших классов, она жила на маленькую пенсию и, тем не менее, долго отказывалась от денежного вознаграждения, которое ей предлагала Наргиз. Однако ей удалось настоять на своем, и Алла Сергеевна фактически поселилась у нее, нередко уходя к себе за полночь. Наргиз называла ее палочкой-выручалочкой и не знала, как благодарить Бога за то, что он послал им ее.

Теперь она реже виделась с друзьями, за исключением Амира, но и с ним встречи обычно не длились больше двадцати-тридцати минут. Да и виделись они в основном в здании на Охотном ряду. Максима такое положение дел не устраивало, и однажды он собрал у себя друзей и заявил, что им не следует отдаляться друг от друга. Все были с ним согласны, и какое-то время они действительно возобновили свои встречи, но постепенно Чингиз стал отлынивать от них: у него завязался очередной бурный роман с юной девицей, единственным достоинством которой было ее кукольное личико. Если у нее и имелось больше двух мозговых клеток, которые боролись за жизнь, прячась за ее огромными пустыми глазами, то ей еще явно надо было научиться пользоваться ими. Поймав при случайной встрече огорченный взгляд Наргиз, Чингиз невозмутимо пожал плечами.

– Что поделаешь, – философски изрек он, – красота и ум – две вещи несовместимые.

Бурный роман закончился так же внезапно, как и начался, но Чингиз не стал появляться у друзей чаще. Амир с головой ушел в законотворческую работу – как раз очень остро обсуждался проект бюджета на предстоящий год, так что Максим и Наргиз теперь чаще встречались вдвоем. Нельзя сказать, что это их особенно огорчало. Им никогда не было скучно вместе, они могли говорить часами обо всем на свете и так же подолгу молчать, не чувствуя при этом ни скуки, ни неловкости. Максим был частым гостем у нее и любил возиться с ее детьми. Он приходил к ней даже в ее отсутствие, делал с Эллой уроки, учил Рустама играть в шахматы и решать логические задачки, водил их в кино и зоопарк. Дети привязались к нему и скучали, когда перерывы между его визитами становились слишком длинными.