Полина Табагари - Дневник алкоголички

Стул мне не помогал, теперь казалось, что я проваливаюсь глубоко, что-то притягивает меня, и я не могу этому сопротивляться. Нужно было заполнить образовавшуюся пустоту, повисшую в воздухе. Кливенко старший ждал конкретных объяснений, зачем понадобилось вытаскивать его в середине рабочего дня, чтобы услышать, что у его сына просто бестолковая учительница? Черт, черт, черт.

– Я была бы рада, если бы вы нашли время поговорить с сыном. Нам нужно как-то мирно сосуществовать еще несколько лет, вы меня понимаете?

Господи, да, я как ребенок, выпрашивающий конфету у родителя в магазине. Я была так смешна и нелепа и не представляю, сколько бы это еще продолжалось, но в кабинет робко постучали, и, не дождавшись ответа, в проеме дверей появилась Сашина голова. Отец обернулся и кивком пригласил войти. Саша встал перед дверью, но не закрывал её за собой.

– Проходи, говорю, – огрызнулся отец. Саша врос в землю, как и я на своем стуле, поэтому оставался стоять у двери.

– Рядом сядь, – взревел отец. Саша робко прошаркал до первой парты и неслышно приземлился рядом с родителем.

– Говорят, ты себя возомнил крутым парнем, который имеет право хамить учительнице и мешать ей вести занятие? – Я не успела понять, что происходит, голова Саши провалилась на секунду, и вновь выгнулась обратно, как матрешкина фигурка за пару секунд приняла изначальное положение. Сашин отец развернулся всем корпусом на меня: «Он больше не доставит вам неудобств. Мне пора. Пошли».

Я так ему ничего и не сказала. При мне ударили маленького десятилетнего ребенка, а я смолчала. Я даже не сделала этому амбалу замечание. Саша больше не взглянул на меня. Он поднял голову после удара отца, но уже не смотрел. Или смотрел, но сквозь меня.

Я в каком-то ступоре еще просидела час, может, меньше, пока не услышала звонок и не вернулась обратно в учительскую. Из коллег там оставалась только Римма – учитель по физкультуре, но она была на своей волне, молчаливая, скрытная, мы как-то обоюдно поняли, что не хотим обсуждать то, что произошло в кабинете накануне. Я собрала вещи, натянула пальто и без прощания вышла из учительской. Мне было важно вывалить из себя груз негодования, но как назло никто из коллег не попался навстречу до самого порога школы. Я доползла до квартиры, обессиленная, будто таскала коробки при переезде многодетной семьи, разделась прямо в коридоре, натянула майку мужа, забралась с головой в кровать и отрубилась до утра.

Как только я проснулась, то обрадовалась от мысли, что сегодня нерабочая суббота и мне не надо идти в школу. Я выбралась из постели и прошагала на кухню. Вещи из коридора Михаил убрал, заботливо повесив мое платье в шкаф, а пальто на вешалку. Ботинки стояли на полочке, поблескивая новым слоем гуталина. Я с облегчением выдохнула, меня искренне восхищали вот такие незначительные жесты его внимания.

Миша сидел на кухне и читал Стругацких.

– Совсем плохо? – муж прикрыл книгу и заботливо смотрел на меня, как только я появилась на пороге. – Сварить тебе кофе? Есть будешь? Ты что-то совсем бледная? Ты не заболела?

Я не знала, на какой из вопросов ему ответить и кивнула одним жестом, соглашаясь на все. Он вскочил с табуретки, достал турку, быстро насыпав две большие ложки кофе на стакан воды, поставил турку на плиту, встал ко мне полубоком, наблюдая за кофе, и возобновил расспросы:

– Ученики довели? Расскажешь что-нибудь, Оль?

Я закивала, все еще не в силах говорить. Миша развернулся и требовательно сморщил лоб: «Так, говори».

– Сложно объяснить, что произошло. Я вызвала родителей ученика, но, видимо, именно этих родителей нельзя было трогать, потому что когда зашел отец в учительскую, все разом на меня уставились как на больную или сумасшедшую, я сама не поняла почему. А потом этот отец при мне ударил сына, а я смолчала. Мишенька, я не защитила ребенка. Я вообще никак не отреагировала. Я никчемный педагог. Мне не нравится там, мне там плохо.

Муж искренне удивился:

– Где? В школе? Ты же так хотела преподавать свое ИЗО, последние три года только об этом и твердила.

– Ты не понимаешь, мне нравится моя работа, но я ненавижу именно эту школу. Они мне все там чужие. У меня даже подруги нормальной за три месяца не появилось. Я там изгой и не понимаю, почему со мной не хотят ни общаться, ни считаться, – я слышала не себя, а внезапно проснувшегося пятилетнего ребенка, который ноет и жалуется, требуя к себе немедленного внимания. – Мишаня, ну что со мной не так? Почему они не дружат со мной?

– Котенок ты мой любимый, это период адаптации. Ты сама не задирай нос, а больше проводи время в учительской. Ты, наверно, все перемены и окна просиживаешь в своем кабинете? Сама выходи на контакт, проси о помощи, советуйся. Люди очень любят, когда с ними советуются, когда посторонние признают, что у них есть знания и они могут поделиться чем-то полезным. Нужно просто время.

Мой внутренний ребенок не унимался. Хотелось, чтобы муж взял меня на ручки и покачал как младенца, утешая и убаюкивая, что все будет хорошо. Миша пристально смотрел, ожидая, когда поднимется пенка и надо будет снять с плиты турку.

– Может, мне поискать другую школу? – робко спросила я, зная наперед Мишину реакцию.

Миша развернулся ко мне спиной, чтобы я не видела, как он закатывает вверх глаза. Я больше года не могла устроиться на работу после института и подрабатывала то нянькой в саду, то мыла пол в подъездах по ночам, то рисовала, надеясь на внезапную славу художника. Муж больше не желал слушать, чтобы я перебивалась непонятными заработками, к тому же мне с трудом удалось устроиться в школу. Нина Петровна месяц отказывалась меня принимать, в лицо доказывая, что я и месяца не проработаю, побегу в декрет, а ей нужна стабильная ставка: держать в штате молодых девиц ей не выгодно. Директриса вообще не церемонилась в выражениях на мой счет.

– Но я там несчастлива, – это был мой последний аргумент. Я уставилась на Мишу с надеждой, что он скажет, ищи что-то другое, моих денег вряд ли будет хватать, но мы просто отложим появление малыша на какой-то срок, пока оба не встанем на ноги.

Муж промолчал. Кофе зашипело и поднялось до краешка. Михаил аккуратно отставил турку с огня, перелил кофе в большую кружку и поставил передо мной.

– Спасибо, – машинально прошептала я и попробовала улыбнуться, уже не глядя на него.

– Тебе надо потерпеть. Не все сразу, ты же знаешь. Наверное, ты опять к себе какие-то завышенные требования предъявляешь, как, впрочем, и к другим, ждешь от людей чуда, или того, что они будут вести себя, исходя из твоих ожиданий.

Я старалась не закатывать глаза и корчить рожу, но Миша знал, как я ненавижу его псевдо психонаучные рассуждения, особенно про то, что надо быть добрее, смиреннее, терпеть по жизни. Это больше походило на проповедь, чем поддержку заботливого мужа и это меня в нем раздражало. Вот он такой добрый и правильный учит меня жизни, а я несмышлёный младенец, который хочет быть счастлив прямо сейчас, не откладывая на неопределенное будущее.