Елена Ананьева - Крик Эдварда Мунка, или Поцелуй сфинкса

Пришелся стопами троллиных лестниц и путей. Снова Лестница троллей, вновь достроенная Лестница Дьявола. Да, тогда землю населяли огромные и всемогущие «инеистые великаны», они же – хримтурсы, турсы, или тролли. Далее все двоится и в геометрической прогрессии распространяется – во всем мире совпадают легендарные герои и приносят уверенность в том, что у нас у всех основы одинаковые. Все мы устроены по образу и подобию божьему. Одинаковые пути прокладывают подкожные трассы – вены и капилляры, конфигурации тела, извилистые «ореховые» лабиринты мозга, и очертания «ландшафтов» внутренних органов.

Возможно, отсюда идут лабиринты абстракции?! Только кто-то уподобляется тем древним троллиным моделям из царства вечной мерзлоты… Мифическая Хольдре питается кровью, потому что холодно, не разбирая, кому она принадлежит. Употребляет ее в личных целях. А разве нет такого, если холодно, или голодно, или не хватает на дом, белый теплоход и дальние страны, люксусную жизнь?!

И впиваются в горло.

И несутся крики.

И кружится винтовая лестница Дьявола. Она ведь ни к чему не прикреплена, можно вот-вот упасть.

Тогда поражает Крик пошатнувшихся.

«Кого могу противопоставить? К чему стремиться?…» – беспрестанно думает молодой Эдвард Мунк.

С огромным трудом он обретает себя. Но уже иного. Будто зреет и у него внутри монстр Крик . Этот страшный господин Крик , порожденный страданиями человека, слабостью его перед сильнейшим, помноженной на обстоятельства внутреннего и внешнего мира, находится бесконечно в поиске. Куда проникнуть? Кого поразить? Чуть слабинка – достанет где угодно.

Художник видит все глазами, переполненными страхом потерь и страданий. Не случайно, потеряв первой любимую сестру Софи, умершую в 15 летнем возрасте, обреченно потом изрек: «Болезнь, безумие и смерть – черные ангелы, которые стояли на страже моей колыбели и сопровождали меня всю жизнь».

Те его видения, сопровождая, до сих пор витают над нами. Они оставлены Мастером, беспокоясь, не находя себе тогда места, появляются видения у горизонта. Он ведь мастер мистического жанра, сам в него же был погружен, обладал огромным желанием влиять, появляться невзначай. Он желал вечно будоражить. Эпатировать.

Эксперементировал вновь и вновь.

Искал. Вот-вот они, его образы, могут появится снова. Ему ведь так хочется избавить мир от страданий. Изучить причину возникновения Крика и передать это понимание нам. Не жалея себя, как истый исследователь, многие эмоциональные и тяжелые восприятия пропускает через себя, взаимодействуя с окружением. Оставляет следы своих видений, чтобы вывести их художественные формулы. Запечатлеть для будущего. Усовершенствовать, повлиять на него. Когда с мольберта страдающего художника «увидело жизнь» произведение «Больная девочка», будто на больничной каталке втолкнули его к нам, впоследствии взбудораженный Эдвард делает вывод:

«Работа над картиной… открыла мне новые пути, и в моем искусстве произошел выдающийся прорыв. Большинство моих поздних произведений обязано своим происхождением этой картине».

Мунк много читает. Увлекательные романы Генриха Ибсена, переведенные уже к 1880 году романы Достоевского на норвежский и датский языки создают особый мир, питающиий героев его полотен. Художник увлекается старинной литературой, классической мифологией, скандинавскими сагами, историей. Ее он изучает по литературным трудам родного дяди, П.А.Мунка. И хотя с ним он в жизни не встречался, но вырос на его исторических трудах, которые играли в истории Норвегии одну из виднейших ролей. По сему видно, путь художника не случаен. Он целенаправленно шел к образам, ставшим классикой жанра.

Подведением итогов пребывания во Франции можно считать запись в дневнике, сделанную в Сен-Клу: «Больше не появятся интерьеры с читающими мужчинами или вяжущими женщинами. Должны быть живые существа, которые дышат, чувствуют, страдают и любят. Я буду писать такие картины. Люди осознают свою святость; как в церкви, в них обнажится главное».

После нее уже не приходило в его растревоженную душу столь высокое волшебное чувство. Весенней свежестью любви Эдвард не мог похвастаться. Его душа затаилась. Потом пришло отшельничество во спасение.

Как иногда бывает летом: ни с того ни с сего налетает огромная черная туча. Вобрав все самое светлое и жаркое у природы, сама от перенапряжения теряет свои краски и, почернев, начинает беситься в изнеможении, срывая все, что накопилось. Вырывает с корнем деревья. Стоит чему то оказаться чуть слабее, все сметается в одночасье. Несется следом и бьется крупными каплями ураганного дождя. А уж совсем разозлившись, прибегает к сильнейшим средствам – разметав с неба всё крупными стеклянно-оловянными пулями-градинами. С выходом Мастера мгновенно все окрашивается ярким цветом. Идет трансформация северного сияния, столь часто становившегося моделью его же бунтующей живописи, звучной акварели, будто заливается импровизированная сцена софитами. Суровая графика рвется за пределы в окружающее зелено-изумрудными всполохами на красном пространство. Его Видение идет следом. Виртуальная Фигура художника проявилась, как на фотографии при печати, вдалеке у горизонта.

«Солнце зашло, небо окрасилось в кровавый цвет – и меня охватило чувство меланхолии. Я остановился, обессиленный до смерти, и оперся на парапет; над городом и над черно-голубым фьордом, как кровь и языки огня, висят тучи: мои друзья продолжали свою дорогу, а я стоял пригвожденный к месту, дрожа от страха. Я услышал ужасающий, нескончаемый крик природы», – бесценное свидетельство дневника художника.

Фигура Мастера предлагает нам еще одну версию. Если прислушаться, можно услышать его рассказ.

Мунк, жил в одной отдаленной норвежской деревеньке и неподалеку был женский сумашедший дом, а также скотобойня…Предсмертные вопли животных и крики безумных женщин вдохновили, если можно так сказать, его на написание картины. В такой ситуации из-за бессилия что-либо сделать, крик рвется из груди и хочется закрыть уши,(что фигура в «Крике» и делает), чтобы заглушить ужасные звуки страдания…

Эти годы окрашиваются у Мунка красками рвущегося вверх извержения вулкана Кракатау в 1883 году. Эти эмоции, этот ужас перед необузданными силами природы рассыпаны красками впечатлений по многим полотнам. В то время это извержение, как указывают сейчас специалисты и пресса того времени, есть подробности и сведения об огромном количестве погибших людей. Извержение вулкана могло быть видимо из тех точек, где находился художник. Два года над Европой носились клубы красно-кровавой золы, которая попала фоном не только в страждущие, обнаженные эмоциями полотна. Он записывает в свой дневник: