Александр Рогинский - Галлон спирта

Маркуша начал разговор со стариком все о том же – ценностях книг, о последней повести старика, которую он прочитал не без удовольствия, но которую сейчас критиковал только потому, что, наверное, хотел по-доброму отомстить (если бы Маркуше сказали, что по-злому, он наверняка бы обиделся) за стариковские насмешечки.

Повесть эту он прочитал позапрошлой ночью на одном дыхании, так здорово увлекательно она была написана.

Но сейчас, когда разговор зашел о ценностях писания книг, он обнаружил, что не все в книге ему нравится.

Ну, к примеру, зачем старик так жестоко поступил со следователем. И разве реально, что этот следователь так себя вел: зачем ему понадобилось следить за совершенно безвинной молодой парочкой?

Правда, там все это объясняется, есть подозрение в том, что они причастны к убийству. Но как-то все это очень уж фантастично. Зачем писать о том, чего не было и быть не могло?

Он и задал этот вопрос, откуда старик взял эту историю. И вообще – откуда он берет материал?

Старик усмехнулся такому вопросу, который, наконец, Маркуша сформулировал четко.

– А все из жизни, ничего от себя не выдумываю. В детстве я все выдумывал: например, мать моя была продавщицей в магазине книг (вот, наверное, почему я стал писателем), а я всегда представлял ее королевой в королевстве знаний, где живут герои тех книг, которые она охраняет. И это выдумывание так далеко зашло, что я перестал ощущать действительность. У меня даже появилась такая болезнь – я не верил словам людей.

– Как это не верил? – удивился Маркуша.

– А вот так. Вот вы, к примеру, говорите, что идете на работу, а я не верю. Не могу представить, что это за работа. В моем воображении вы могли идти или охотиться на мамонтов, или в далекое плавание, а на скучную работу, где бы целый день занимались заполнением цифрами каких-то бумаг, такое в моем понимании жизни было недостойно человека вообще.

И это зашло довольно далеко, так что моей матери пришлось повести меня к врачу. Это же отразилось на начале моей журналистской карьеры.

Меня с трудом устроили на работу в уважаемую газету. И вот однажды меня направили написать очерк о сталеваре. Это была моя первая командировка.

Я приехал на место, походил по заводу, встретился со своим героем, поговорил с ним. А когда приехал домой и сел писать, понял, что мой герой совершенно мне не интересен.

Но написать нужно было, поэтому я изменил фамилию моего героя, которая была малозвучной. Потом мне неинтересными показались его работа, друзья, условия, в которых он трудился.

Все это было прозаично и неинтересно. И все это я заменил и написал очерк про вымышленного героя, очень красивого и интересного, как мне казалось.

Газета опубликовала очерк и вышел грандиозный скандал. Долгое время я носил желтую кацавейку, подметал в подземных переходах, как пятнадцатисуточник. Такое было наказание очень доброго ко мне главного редактора, за что я ему и сейчас благодарен.

Переход от вымышленной жизни к настоящей совершался как раз тогда, когда надо было выдумывать, то есть, когда я решил стать писателем. Мне хотелось выдумать нечто такое, что поразило бы воображение людей.

Казалось, чего же проще, фантазия у меня богатая, бумага – вот она, ручка тоже есть, можно становиться писателем.

Но когда я сел за стол и попробовал фантазировать, вышла какая-то чепуха. Оказалось, я мог фантазировать, лишь имея конкретного человека, судьбу. А вот когда мне предоставлялась полная свобода для проявления моей фантазии, тогда ничего и не получалось, словно кол в голове вырастал.

Поэтому я и решил начать писать так, как очерк о сталеваре, то есть, имея перед собой конкретную судьбу и на эту тему фантазируя.

Опыт оказался успешным, так я написал четыре книги. Вы, Маркуша, прочитали пятую. Мне казалось, наиболее удачную, хотя вы и раскритиковали ее.

– Я еще ее не критиковал, – смущенно сказал Маркуша, которому стало неудобно за то, что он не досказал свои мысли до конца и не сказал, что он вовсе не хотел критиковать понравившуюся ему вещь, а говорил неприятные слова исключительно из-за того, что хотел как-то восстановить справедливость.

– Так вот, – продолжил старик, – история эта действительно жуткая, но реальная. Я даже не очень изменил в ней характеры, а кое-где оставил настоящие имена.

Я описал только результат и ход следствия, а на самом деле все было несколько по-иному. Следователь пропал, долго не могли его найти.

Вернее, даже так получилось, что сначала и не искали его – следователь уволился со службы. Вдруг взял и уволился. Его не хотели увольнять, хороший был специалист, но он настоял.

Так вот, сначала надо было прояснить, почему уволился.

Маркуша закрутил головой.

– Я помню, – сказал он, – там все дело было в том, что следователя убили соседи. Единственное, что показалось мне странным, так это тот парень, который кошки пальцем не тронет, а тут проявил такую жестокость. И его жена, тоже очень тихая молодая женщина.

– У этой истории нет конца, – сказал старик, вдумываясь в свои слова и приглаживая седые волосы, отливавшие желтизной. – Если бы поймали, тогда я бы мог тебе, Маркуша, сказать, что справедливость восторжествовала.

– Как! – вскричал Маркуша и приблизился, словно хотел ударить старика. – Разве их не судили, ведь в книге все кончается судом.

– Это в книге. Тут, Маркуша, я покривил против истины. Иначе бы не получилось законченное произведение. На самом деле, их не поймали. Наша милиция не все дела раскрывает. Был объявлен розыск, но, увы, пока ровным счетом никаких результатов. Парень и девушка – как в воду канули.

Рассказывая Маркуше историю написания своей книги, старик параллельно думал о другом, как же могло так случиться, что эти двое ускользнули от милиции.

Раньше этому факту он не придавал особого значения. Но вот сейчас, рассказав снова эту историю, осознал, что это ведь ненормально: человека убили, а убийц так и не нашли. Времени вон уже сколько прошло, он успел написать книгу (а писал он ее мучительно долго). Книга успела выйти и даже состариться, а дело так и не закрыто.

А, может быть, закрыто? Может быть, там, в угрозыске, успокоились и списали в архив?

Старик давно работал с милицией и хорошо знал некоторые ее приемчики.

Старик убыстрил шаг. Ему вдруг захотелось тут же узнать, в каком состоянии дело, о котором он написал книгу.

Угрозыск располагался в центре города в двухэтажном старинном особняке с тяжелыми дверями и фигурными окнами, отсвечивающими темными стеклами. В эти стекла можно было смотреться, как в зеркало.