А.А. - Убийство в прямом эфире

– Инстаграма, как видишь, у меня нет. Не расстраиваюсь особо. Что-то с ней не так. Не уверен, что она поехала на море, и не уверен, что собиралась. Матвей, чем ты занимался эти дни? Когда вы виделись в последний раз? – он глядел мне прямо в зрачки. Будто проверял наркоша я, или глаза закапал. Проверяет меня? С чего бы это?

– Да нигде, дома был. Один. Всю субботу, и воскресенье тоже. Мы не общаемся временно. Я подумал, она поэтому динамит меня, но потом Роза отключилась, – тут Олег как-то оживился, подергиваться начал что ли.

– Почему ты говоришь про субботу? Она ведь уехала в пятницу? Так тебе сказала Тамара. Что ты делал в пятницу? – Олег напирал уже без всяких приличий, меня это взбесило.

– Да какая разница, что я делал в пятницу? Ничего особенного! Что это меняет? Я же сказал, мы не общаемся. Почему вы вообще спрашиваете? Что случилось? Мне нужно с ней поговорить, так же, как и вам. Что вы знаете, куда она уехала? – я не выдал ему ничего, но вроде он согласился, что мы заодно.

– Ладно. Сегодня она послала смс с текстом «У меня украли», в шесть утра. Это вся смс. Может обрезана. Все, что пришло. Послала матери.

– Матери?

– Да. Долго объяснять. Я хочу знать все, что ты знаешь об этом.

– Я… не знаю, чем могу помочь, но подумаю. И позвоню. А, да. Давайте запишу вам свой номер, звоните как что узнаете? Вот, – я пододвинул листок, и поспешил убраться, уже в коридоре вспомнив, что так и не позвонил с Олеговского телефона кому-то там. Я ведь за этим якобы пришел. Насрать. Что еще за смска? Матери? Она-то здесь откуда выпала? Может это из-за нее Роза так бесилась?

Мне удалось выйти в прямой эфир, снова. Впрочем, не уверена, что прошлый сохранился в сети, этот же точно доступен. Уже что-то. Правда, Матвей не сможет его увидеть, ведь я заблокировала его сразу после нашей ссоры, точнее, даже до нее… Вовремя, как всегда. Трансляцию видели куча народу, но судя по тому, как они веселились в комментариях: «Что за бред? Зара, не смешно», «лол», «покажи сиськи», «пиаришься?», – меня не воспринимают всерьез. Но на что я рассчитывала? Призыв «звонить в полицию», потому что «меня украли» действительно звучит как прикол. Но может хоть кого-то удивит мое в мясо разбитое лицо, кого-нибудь из постоянных подписчиков…

Должен же среди трехсот тысяч найтись хоть один адекватный человек? Кто-нибудь обязательно передаст эфир в полицию, и они найдут тот дом на Шварца, откуда меня забрали вчера вечером. Снимут записи с камер видеонаблюдения – должны же в этом мажорском дворе быть камеры? Опросят жильцов: кто-то обязательно видел, как я сажусь в черный фольксваген, ведь я даже вскрикнула, когда он набросил тряпку на лицо – не может быть, что этого никто не слышал! Меня найдут, обязательно – нужно верить, все будет хорошо. Глаза снова жжет от слез, особенно левый, уже заплывший от удара. Доигралась, Роза – сама виновата.

Я поднимаюсь с пола, чтобы опустить руки, снова затекшие в наручниках. Не могу ни сидеть слишком долго, ни тем более лечь – руки прицеплены высоко, железные браслеты впиваются в запястья, буквально пять минут с вытянутыми вверх руками, и я практически не чувствую кончики пальцев. Так что, если мне предстоит спать, буду делать это стоя. Впрочем, я все равно не смогу уснуть здесь. Его нет уже несколько часов, но каждый раз, когда глаза закрываются, даже на секунду, я вижу его силуэт, вышагивающий из темноты. Урод приближается ко мне, он… Стоп, успокойся, Роза. Я трясу головой, отгоняя его образ прочь – уходи, пошел! Тьфу. Я сойду здесь с ума.

Нащупываю ногой очертания телефона – моя единственная надежда достучаться до близких. Как же хочется включить его, увидеть свет экрана, и хоть немного успокоиться. Но нельзя – кто знает, сколько я еще пробуду здесь? В холодине телефон разряжается мгновенно, только на последнем эфире потеряла треть батареи. Слава Богу, пауэрбанк всегда со мной, с его помощью смогу протянуть еще день-два… В любом случае, нужно экономить. Отвечать на звонки, смс отправить я все равно не могу, а если кто-то будет искать, то определить мое местоположение по сотовым данным им не удастся. Матвей отключил эту функцию, защищая меня от возможной слежки. Вот уж спасибо. Его паранойя из-за моей популярности как всегда вышла боком. В общем, теперь телефон могу использовать только для выхода в эфир, нет смысла включать его просто так.

Чтобы хоть чуть-чуть согреться, я зарываюсь носом в шарф, который урод сорвал с меня, и теперь тот болтается на шее. Мой любимый, теплый, очень старый шарфик – еще мамин, кажется, если принюхаться, он до сих пор отдает мылом и розовым маслом. Хотя конечно, этого не может быть, но мне становится теплее, когда представляю ее запах.

Мама позвонила мне вслед за Матвеем. Я чуть не выронила телефон, увидев это слово на дисплее. Я не могла поверить, зажмурила опухшие глаза, и раскрыла их максимально широко – неужели мне это не снится? Ответить, конечно, не смогла – лишь беспомощно натирала пальцем разбитый экран. Но я клянусь, там было написано «мама». И затем пропущенные – от Матвея, тети Тамары, отца, и «мамы»!

Если бы в ту ночь, когда бабушку увезли на скорой, я не услышала шипение тети Тамары из кухни, как она всхлипывала и угрожала. Если бы не смогла утащить ее телефон и переписать этот никак не названный в ее справочнике номер себе. Если бы не дала ему имя «Мама», и потом несколько недель не решалась позвонить ей. Так и не решилась. А ведь я не была уверенна в том, что это именно она. Да и сейчас не уверенна. Но с кем еще могла так разговаривать тетка? Я чувствую, это мама. Но если бы всего этого не было… я бы не знала, что за номер мне сейчас звонит. Хотя если бы я не решилась на побег, то не сидела бы здесь без возможности ответить. Я бы просто приняла вызов с этого неизвестного номера.

Откуда она взялась? Откуда у нее мой номер? И почему сейчас? Почему не звонила много-много лет, а решила набрать меня именно сейчас? Неужели знает, что со мной случилось? И почему она знает об этом. Кто она сейчас? Чего хочет от меня? А может во всем, что со мной здесь произошло… в этом похищении… виновата она?

Детство, детство ты куда ушло? Где уютный уголок нашло?

Детства милого мне не догнать,

Остаётся с грустью вспоминать. (с) «Ласковый май»

…Расскажу. Не расскажу. Расскажу. И не расскажу. Я оборачиваюсь, позади девять ступеней, мы на первом этаже, вверх осталось еще четыре. Сколько всего здесь пролетов? Получается, последний этаж окончится нечётно? На «расскажу»? Мысль выскользнула, как кусок мыла, защекотав самый низ живота. Чтобы не описаться, я резко сжимаю Тамарину руку. Сестра не обращает на это никакого внимания, она тоже занята своими мыслями. Разве что не напевает вслух. Она всё ещё там, на стадионе…