Александр Черенов - Мёртвые не кусают?! Долг платежом кровью красен

– А Сидоров когда «обещали вернуться»?

Иванов и сам понимал, что это – всего лишь жалкая попытка отсрочить неизбежное, но так полагалось. Ну, вот, полагалось оборвать все соломинки, за которые по сценарию требовалось хвататься, прежде чем дать «согласие утонуть».

Сквозь кислоту на лицо Маши уже пробилась радость: поняла уже, что порядочный Александр Сергеевич в очередной раз, пусть и вынужденно, готов проявить неизбежную порядочность.

– Таня сказала, что он ей сказал… что…

– Ну, понятно, понятно! – дополнительно «убился лицом» Иванов. – «Кассирша мэни казала, шо вона йий казала…»!..

Несколько мгновений он смотрел в стену, отнюдь не подражая Бодхитхарме, потом обречённо махнул рукой и повернулся к горестно вздыхающему мужику напротив себя:

– Ладно… Товарищ Зайцев… Алексей Петрович, давайте перенесём наше рандеву на завтра? Не возражаете?

«Товарищ Зайцев» – щуплый мужик небольшого росточка, лет пятидесяти от роду, в котором не было ничего даже «замдиректорского»: «ни кожи, ни рожи» – обречённо кивнул головой. По всему чувствовалось, что заместитель директора явно не был готов спасать себя. Больше того, он не слишком-то и возражал «утонуть», а если на что и рассчитывал, то лишь на «счастливую волну» в лице старшего следователя прокуратуры Иванова. Так сказать, «надеемся только на крепость рук, на руки друга, и вбитый крюк…».

– Ну, вот и славно!

Придерживая согбенного визави за спину, Иванов лично сопроводил того до двери.

– Я Вам перезвоню, и мы уточним время. До свидания!

Напутствовав замдимректора панибратским хлопком по плечу, Иванов повернул кислое лицо к Маше.

– Что ж, зови… Куда деваться…

Секретарша вышла, и её место на пороге кабинета заняли четыре женщины. Точнее, одна женщина, лет сорока пяти, и три девицы в возрасте двадцати-двадцати двух лет.

– Проходите, садитесь, – «без запятой отбарабанил» Иванов, и, пренебрегая этикетом, первым опустил зад на потрёпанный стул. Традиционно – для первой встречи – робея, новоприбывшие оседлали разнокалиберные стулья вдоль стены, прямо напротив массивного двухтумбового стола Иванова. Некоторое время Александр Сергеевич занимался делопроизводством: определял в сейф бумаги по делу «союзного значения». Наконец, он щёлкнул замком сейфа и «счёл возможным заметить» новоприбывших. Глаз его медленно и устало скользнул по лицам и фигурам, не задерживаясь ни на одном и на одной из них.

– Простите, а кто кого привёл?

Взгляд Иванова остановился на растерянном лице «старшой».

– Вы – потерпевшая?

Женщина покраснела.

– Нет, что Вы!.. Это… вот – они…

– Все трое?

– Да.

Бровь Иванова не поднялась даже на миллиметр: и не такое доводилось и видеть, и слышать. Не смог пробиться на лицо и энтузиазм: работёнка явно предстояла «непыльная».

– Значит – жертвы уличных насильников? – по совокупности причин так и не смог взбодрить он пресный голос.

– Нет, сейчас я Вам всё расскажу!

Женщина, в которой чувствовалось присутствие характера, распрямила плечи, и сделала энергичный вдох.

– А почему Вы? – в очередной раз изнасиловал себя вопросом Иванов. – Вы – свидетель?

– Нет, что Вы, я – мать… вот…

Женщина повела указательным пальцем вправо от себя – и соседствующая с ней темноволосая девица раздражённо поморщилась.

– Значит, Вы – не свидетель?

Только небольшая примесь издёвки в голосе, и та неуловимая для «гражданских», отличала сейчас Иванова от классического зануды.

– Не свидетель и не потерпевшая?

Женщина растерялась.

– Да… то есть, нет… То есть, я… Ну, в общем, это я их привела…

– Я это понял, – вздохнул Иванов. – И даже увидел. Но полагаю, что сами они расскажут обо всём полнее и точнее Вас.

– А я?

– «Все – в сад!» – даже не улыбнулся Иванов. Хотя, даже улыбнись он, женщина всё равно не поняла бы. Да она так и сделала, о чём так прямо и заявила.

– Не поняла?

– Я прошу Вас посидеть в коридоре. А, если Вам некогда, то я не смею Вас задерживать.

Женщина покраснела, и теперь уже не от застенчивости.

– Вы предлагаете мне выйти вон?!

– Разве?

Если Иванов и «оживился», то одной лишь бровью.

– Я всего лишь «попросил» и «не смел».

– Но ведь это я их привела!

– И Вы полагаете, что этим обрели какие-то процессуальные права?

Иванов «в упор расстрелял» тётку полусонным взглядом, оттого ещё более невыносимым и «где-то даже» убийственным.

– Ваши «подопечные» – несовершеннолетние?

Женщина «упала глазами» на пол.

– Нет…

– Сколько Вам лет?

Иванов уже пошёл взглядом слева направо.

– Двадцать, – опустила глаза «левая крайняя».

– Двадцать один, – не опустила глаз «центровая».

– Двадцать два, – то же самое не сделала (или сделала?) «правофланговая».

Полусонный взгляд Иванова, уже переключившийся на «сопровождающее лицо», исполнился укоризны.

– Ну, вот, видите…

– Что? – старательно «не поняла» тётка, едва ли не закипая благородным возмущением.

Не отрывая руки от стола, Иванов лишь приподнял ладонь и повернул её в сторону двери.

– Но ведь это я привела их! – вскочила со стула тётка. – Не имеете права!

– «Не имеешь права! Старший ведь приказал! Нет, ну старший приказал!».

– А?

Недоумевающий взгляд женщины дополнился слегка провисшей челюстью. В отличие от неё, девчонки оказались более догадливыми: фраза из «знакомого наизусть» «Места встречи» вызвала дружный смех. Вторично не поняв – зато приняв на свой счёт – женщина побагровела лицом, звучно клацнула замком дамской сумочки, и направилась к двери. Уже взявшись за ручку, она обернулась:

– Но я хотела бы узнать подробности!

– Только не от меня, – ещё больше прокис лицом Иванов. – Я не справочное бюро и не передача «Человек и закон».

– Но Вы-то их будете слушать?!

Иванов поводил головой из стороны в сторону – так, словно говорил: «Ну, не женщина, а крейсер «Варяг»: «Погибаю, но не сдаюсь!». В другое время он даже расщедрился бы на уважительный взгляд, а сейчас лишь скептически цыкнул сквозь зубы:

– Я бы с куда большим удовольствием послушал того дяденьку, которого мне пришлось выпроводить ради вас… Да, я выслушаю заявительниц, и даже начну копаться в интимных подробностях и прочем «грязном белье». Но сделаю я это не из праздного любопытства, и не по причине извращённого сознания: работа такая… Я понимаю Вас, гражданка: Вы узнали лишь то, что Ваша дочь и её подруга сочли нужным… или возможным рассказать Вам. Все претензии – к ним. Сочтут они иначе – радуйтесь, не сочтут – не взыщите.

Женщина хотела что-то сказать, потом обречённо махнула рукой и вышла за дверь. Иванов повернулся к девчонкам.

– Итак, начнём, помолясь. Только у меня к вам, девочки – просьба: быть предельно краткими. Только – самое главное: кто, где, когда, каким образом? Я понятен?